Сердца и медведь - Сергей Котов

— Помнишь пожары десятого года? — сказал Пашка.

— Ну?

— После этого уровень грунтовых вод на местных торфяниках упал. Я смотрел на глаз — похоже, боковая ветка лежит ниже основной колеи. Там спуск небольшой. Наверно, в советские времена тут была хорошая дренажная система. Когда часть вывели, она пришла в негодность и ветку затопило. А после пожаров вода несколько лет уходила, пока колею видно не стало. Но местные все считали, что отсюда уже давно всё выгребли, что можно, и никто не горел желанием лазать за десять километров просто так… так что, похоже, я действительно был первым!

Пашка снова широко улыбнулся, и добавил, указывая на колёса вагона:

— Гляди, вот тут полосу видно. Наверно, уровень, на котором вода стояла.

Я пригляделся. Действительно, нижняя часть колёс была заметно светлее, чем верхняя, и между частями была довольно чёткая граница.

— Получается, пути в воде были, — сказал я, — и шпалы не прогнили, да и рельсы не сильно ржавые.

— Так вода болотная, — Пашка пожал плечами, — кислорода мало. Она, наоборот, консервирует.

Я подошёл к вагонной двери и осторожно потрогал печать. Она была покрыта какими-то чёрными отложениями; советский герб расплылся, но был вполне узнаваем. Я слегка потёр её пальцами. Ниже герба обнаружились цифры: 9966 — и всё. Больше никаких надписей.

— Странно всё-таки… — проговорил я, — так бросили просто, на путях… а в ангары ты не заглядывал?

— Не-а, — ответил Пашка, — пока необходимости нет. Зачем рисковать лишний раз?

— И то верно… — кивнул я, — а что, если в вагонах что-то опасное? Радиоактивные отходы, там, или химическое оружие?

Друг кивнул и, наклонившись, покопался в своей сумке, вытащив серый пластиковый прибор с чёрно-белым ЖК-экраном.

— Может, — кивнул он, — поэтому я эту штуковину взял. Счётчик Гейгера.

— Ого! — удивился я. — Где нашёл?

— На «Авито», пара штук стоил, — улыбнулся Пашка, — решил раскошелиться, раз уж мы этим делом занялись плотно. А то наслушался историй.

— Слушай, мою долю, если что… — начал было я, но друг перебил.

— Да расслабься! — сказал он. — Мы на твоей тачиле сколько катались, а? — он подмигнул мне.

Я пожал плечами и улыбнулся в ответ.

— А он точно работает? — спросил я.

— Точно, — кивнул Пашка, — в Москве тестировал, в Сабурово.

— Специально мотался?

— Так забрать надо было.

Прибор пискнул. На экране появились цифры. Пашка сделал серьёзное лицо и подошёл к двери. Поводил прибором над печатью и возле зазора между створками, за которыми виднелись посеревшие деревянные ящики.

— Видишь? Фон в норме! — сказал он. — Давай вскрывать.

Я достал из рюкзака специально приготовленные кусачки и, приноровившись, перекусил проволоку, чуть выше замка, после чего взялся за печать и вытянул её из паза. Оставалось только отодвинуть засов.

— Кстати, странно, что настоящего замка не повесили, — заметил я, — а то печать есть, а из запоров только это, — я кивнул на засов.

— Наверняка тут ещё охрана была, — Пашка пожал плечами, — так что ничего странного. Просто следование протоколам, или что там у них было.

Возможно.

Я взялся за ржавую рукоятку и что было сил толкну её вверх и в сторону. Металл заскрипел, но не поддался.

— Подсоби! — попросил я друга.

Мы вдвоём навалились на засов. Раз-два и со скрежетом он всё-таки вышел из паза, обсыпав нас хлопьями ржавчины. Ролики, на которых висела дверь, конечно, давно закислились. Поэтому их приходилось пропихивать по пазу волоком, рывками. Наконец, зазор оказался достаточно большим, чтобы в него можно было протиснуться.

Я достал фонарик, включил его и посветил внутрь. Там были ряды одинаковых деревянных ящиков, которые давно посерели и рассохлись, образовав огромные щели, в которых что-то поблёскивало.

Пашка достал из сумки небольшую монтировку, и мы залезли внутрь.

Наше появление подняло довольно много пыли, и я чихнул.

— Будь! — сказал Пашка.

— Спасибо, — ответил я.

Друг снова достал из-за пазухи счётчик Гейгера и подошёл к ящикам. Фон был в норме.

Я же обратил внимание на выцветшие значки и цифры, которые вблизи можно было разглядеть на ящиках. Некоторые я вроде опознал: «не кантовать», «хрупкий груз», «не хранить на открытых площадках», другие были мне совершенно незнакомы: человек, расставивший руки, стоит в круге и пятиконечная звезда с двумя молоточками снизу.

— Вроде никаких знаков опасности, — сказал Пашка, разглядывая маркировку.

— Ага, — согласился я, — если там даже есть химическое оружие или что-то в этом роде — наверняка оно надёжно запечатано. Если увидим какие-то пробирки или колбы — оставим всё как есть.

— Согласен, — кивнул Пашка.

Он подошёл к ближайшему ящику, приноровился и вставил плоский конец монтировки в крупный зазор между досками. Лёгкий треск, облачко были — и перед нами предстали внутренности первого ящика.

Пашка присвистнул.

— Это мы удачно зашли!

Внутри находились какие-то древнего вида печатные платы. Изначально они были установлены в поддон из картона, который давно покоробился, и теперь электронные компоненты беспорядочно лежали один на другом.

Пашка достал одну из плат, посветил на неё фонариком и принялся разглядывать.

— Слушай, я, конечно, не спец, — сказал он, — но выглядит довольно перспективно.

— Берём и уходим? — предложил я.

Друг поглядел в открытый проём. Там, возле дороги, закат уже горел кровавыми отсветами на стволах деревьев.

— Переночуем здесь, — сказал он, — а утром вскроем ещё пару вагонов. Посмотрим, может, там что-то более ценное.

— Может, дальше отойдём? — предложил я, — по насыпи? Тут мне как-то не по себе…

— Да брось, — Пашка беспечно махнул рукой, — тут безопаснее. Площадку под палатку легче найти. Или вообще можно в вагоне заночевать!

— Ну уж нет! — возразил я.

— Ну как хочешь, — Пашка не стал запираться, — тогда поставим палатку на насыпи.

Костёр разводить мы не стали — по той же причине, по которой фонариками снаружи не пользовались. Палатку едва успели поставить, уже в сумерках. Обработали её и одежду репеллентом — а то комарьё налетело тучами, несмотря на то что вода была не так уж близко.

Предусмотрительный Пашка где-то раздобыл армейские спецназовские сухпайки на химических грелках, поэтому поужинали мы вполне вкусно и с комфортом. После чего отправились спать.

Я проснулся оттого, что мне показалось, будто у палатки кто-то ходит. Какое-то время я лежал неподвижно, прислушиваясь. Дул лёгкий ночной ветерок. Скрипела ветка где-то в лесу. Вроде ничего подозрительного. Я медленно успокаивался и собрался было снова уснуть, но решил, что, раз уж всё равно проснулся, то схожу в туалет.

Аккуратно, стараясь не разбудить Пашку, я выбрался из палатки. Огляделся. Над лесом всходила ущербная луна. Небо было ясным, полным звёзд, каким его давно невозможно увидеть в городе, даже таком небольшом, как наш Егорьевск.

Сделав несколько шагов по насыпи по направлению к лесу, я занялся своими делами. Почему-то только теперь мне в голову пришла мысль, что правильнее было бы разделить ночь на вахты и спать по очереди. Да, наша Мещёра — это не Сибирь и даже не Урал, но всё равно места дикие, мало ли кто тут может встретиться?

Я решил, что останусь снаружи дежурить, на пару часов. А потом Пашку разбужу, для смены.

В лесу и на болотах кипела ночная жизнь, наполняя воздух таинственными вздохами, всплесками и шорохами. Однако никакой опасности я не чувствовал. Глядя на звёзды, я представлял себе, что оказался в далёком прошлом, когда в окрестных лесах водились настоящие лешие, а речки и протоки населяли русалки. В такие ночи особенно легко верится в сказки.

За мечтами время летело быстро. Где-то через час я поднялся размять ноги. Дошёл до вскрытого нами вагона. Странное дело: тут ощущение волшебства, таинственного древнего леса, полного чудес, только усилилось.

Я заглянул внутрь. Сердце отчего-то начало колотиться быстрее. Я что-то чувствовал. Будто какая-то призрачная линия, прихотливо изгибаясь, повисла в воздухе. Я видел её не глазами, а будто бы всем нутром ощущал: она здесь.

Мне очень хотелось последовать за ней. Если мне удастся проследить её до конца — там будет что-то такое, от чего голова немного кружилась, а сердце замирало в предвкушении.

Это было совсем не просто. Линия извивалась, то теряясь в темноте, то снова выныривая перед моим «внутренним зрением». Я сам не заметил, как оказался в вагоне. Потом забрался на ближайший ящик, который неприятно затрещал. Но мне