накладок пришлось ограничиться работой на силовой установке; я отпустил ассистента, самостоятельно проверил аппаратуру и установил в печатное устройство регистратора бобину бумажной ленты, выкрутил регулятор таймера на шестьдесят минут и обратился к сверхсиле.
Ну, поехали!
Но нет — не поехали, а поползли. За время командировки я успел порядком отвыкнуть от давящего воздействия Эпицентра и все десять минут до первого сигнала таймера пытался войти в ритм, одновременно не упускать гармонию источника-девять, задействовать адаптивную технику и тянуть в себя сверхэнергию. Разумеется, и силовую установку при этом запитывал, но исключительно по остаточному принципу. А вот после сигнала — ускорился!
Минуту работал на предельной мощности, даже дурноту ощутил, и голова закружилась, но дальше как-то оклемался и приноровился, выложился на все сто, пусть при этом и сошло семь потов. По окончании тренировки я только и смог, что до лавочки добрести. Так бы и прилёг на неё, но процедурную требовалось освободить, так что посидел немного, оторвал бумажную ленту и присмотрелся к показаниям счётчиков.
Общий выход оказался заметно ниже моих обычных результатов, зато пиковую мощность удалось поднять до пятидесяти шести киловатт. Теперь бы ещё этот результат закрепить и вообще замечательно будет.
Хотя к чему эти сослагательные наклонения? Закреплю! Непременно закреплю! И более того — в самом скором времени свой личный рекорд превзойду. Нужно будет только график изучить и посмотреть на каком этапе случился прорыв, а где был спад. Но это не горит, это может и подождать.
Обнулив показания счётчиков, я поплёлся в душ, там немного пришёл в себя и двинулся в раздевалку. Оделся, сунул свёрнутую в валик бумажную ленту в портфель, поднялся из подвала на улицу.
Солнышко светит, свежий ветерок бритую голову обдувает.
Хорошо.
Я нацепил кепку, сунул портфель под мышку и сбежал с крыльца. У военной кафедры наблюдалось какое-то столпотворение, но на митинг происходящее нисколько не походило, не доносилось оттуда ни лозунгов, ни речовок. Такое впечатление — студенты в очередь выстроились и не в одну, а сразу в несколько, и те переплелись между собой, да ещё кто-то пытается пролезть вперёд других или протащить к себе приятелей, чему решительно никто рад не был.
— Петя! — окликнули вдруг меня.
Голос был прекрасно знаком, обращение же — насквозь неправильным.
Какой ещё «Петя»? С чего бы это?
Я обернулся и раскинул руки.
— Привет!
Подошли Карл, Ян и Костя, а с ними пара незнакомых барышень — все с нарукавными повязками дружинников.
— Венера, Лариса, Пётр, — представил нас друг другу Карл, после помялся и заявил: — И, Петя, на будущее: я — Мефодий.
У меня едва челюсть от удивления не отвисла.
— Интересно девки пляшут! И какая муха тебя укусила?
— Да глупо и смешно уподобляться безродным космополитам и преклоняющимся перед западным миром декадентам! — рубанул рукой воздух Карл, он же Мефодий Карлуша.
Ян и Костя глянули на него вроде как даже с жалостью, барышни отвернулись в безуспешной попытке скрыть улыбки.
— Погоди! Погоди! — выставил я перед собой указательный палец. — А как же подпольные клички? Вот в миру ты Карлуша, а для своих Карл! Плохо разве?
— И мы ему о том же толкуем, — поддержал меня Ян.
— Ага, — кивнул Костя и попытался обнять за талию смуглую и черноволосую Венеру, но получил по руке.
— Ну если только так, — неуверенно пожал Карл мощными плечами, снял шляпу и промокнул бритую макушку носовым платком. — Наверное, имеет смысл, Пьер… Тьфу-ты! Петя! — он прищурился. — Или у тебя тоже подпольная кличка?
— Бог миловал, — открестился я. — Тебя, получается, звеньевым поставили?
— Бери выше! Заместителем дежурного смены!
— Поздравляю! А что за суета у военной кафедры?
— Одни добровольцами на фронт отправиться хотят, другие на курсы записаться, — пояснил Костя. — А нас сразу отшили, даже бумаги не приняли.
— Да погоди ты со своими бумагами! — перебил его Карл. — Петь, ты когда из столицы вернулся? Мятеж застал?
— Как бы он застал? — удивился Ян. — На паровозе оттуда неделю пилить!
— А на самолёте — сутки!
— Самолёты не летают!
— Да и поезда не особо ездят! Не читал разве о массовом саботаже на трансконтинентальной магистрали? — свысока глянул Карл на своего худощавого приятеля. — Так что, Петя?
Я заколебался и уклончиво ответил:
— Застал немного. Но так — ничего серьёзного.
Костя уставился на меня во все глаза.
— И — вернулся⁈
— А куда деваться? — развёл я руками, ощутив себя при этом едва ли не дезертиром. — Меня в Службу реабилитации мобилизовали, пришлось раненых операторов в Новинск сопровождать. Так что пока здесь завис. Да! В горбольницу на дежурство бежать пора!
Но убежать не получилось, Карл ухватил меня своей лапищей за руку и придержал.
— Мы проводим.
Ну и двинулись. Пока шли по территории студгородка, общались о том и сём, но студенты об оперативной обстановке в городе почти ничего не знали, а я при незнакомых барышнях боялся сболтнуть лишнего, так что разговор не задался. Да ещё у одного из корпусов повстречались подружки Нины, и разошлись мы как-то напряжённо и вроде бы даже неловко, никто друг другу и слова не сказал.Карл на свою пассию и не взглянул вовсе. Та тоже прошествовала мимо, задрав нос.
Ну ведь не из-за меня же это!
Я глянул вслед студенткам, потом пихнул здоровяка локтем в бок.
— Так и не помирились?
— Не-а, — с деланным безразличием выдал в ответ Карл.
— У Мефодия уже в печёнках её выкрутасы сидят, — объявил Ян.
— И вызывает острую антипатию аполитичная позиция её окружения! — добавил Костя.
Карл зло зыркнул на приятелей, дружинницы захихикали.
— Всё, опаздываю! — заторопился я, взглянув на часы.
— Посидим «Под пальмой» вечерком? — предложил Карл.
— Нет, до ночи на дежурстве буду. Давай завтра на занятиях пересечёмся и всё решим.
— Завтра тренировка у Малыша. Придёшь?
— Во сколько?
— Как обычно.
— Да, подойду в зал. Там всё и решим.
Но распрощавшись с приятелями, двинулся я отнюдь не на дежурство — вместо этого поднялся к Лизавете Наумовне. Ну а там всё как обычно: обращение к сверхсиле и обработка контрастным порошком, оценка состояния внутренней энергетики и нервозность в ожидании вердикта.
Тот не то что совсем не порадовал, но и от «всё прекрасно, свободен» определённым образом отличался.
— Не так всё и плохо, — отметила Лизавета Наумовна, отошла к шкафчику с медицинским инвентарём и вернулась с набором иголок. — Думаю, за пару сеансов приведём тебя в норму. Ложись!
Я уселся на кушетку и зябко передёрнул плечами.
— Да я и сам…
— Вижу, что сам! — насмешливо хмыкнула Лизавета Наумовна. — Но со стороны заметней, знаешь ли. Ничего-ничего! До субботы все отклонения выправим. Ложись!
— Да вы объясните просто…
— Ложись, кому сказано!
Пришлось повиноваться, и следующие четверть часа меня превращали в подушечку для булавок. Втыкали, воздействовали, смещали, расслабляли, подтягивали — тут и там, снова и снова. И вроде не так уж и больно было, но такое впечатление — всего наизнанку вывернули. Попутно Лизавета Наумовна акцентировала моё внимание на каких-то пропущенных при самолечении отклонениях от нормы — незначительных, но чреватые серьёзными осложнения, а заодно поясняла свои действия, иногда даже позволяла самому привести состояние внутренней энергетики к оптимуму, заданному перенастройкой на источник-девять.
Под конец так и взмок весь, смывать контрастный порошок отправился на подгибающихся ногах. Сполоснулся, вытерся, оделся и… Нет, так сразу покинуть кабинет не вышло.
— Присядь-ка! — указала Лизавета Наумовна на кресло с высокой спинкой и регулируемыми подлокотниками и подголовником. — Давай-давай! Только пиджак сними.
— Зачем это? — засомневался я, поскольку вид кресла доверия не внушал.
Лизавета раздражённо постучала красным ноготком по стеклу золотых часиков.
— Петя, у меня и другие пациенты имеются! Не тяни!
— Так и займитесь ими! Я в порядке!
— Пока — да, — согласилась дамочка. — Но придётся немало потрудиться, чтобы так оставалось и впредь.
Я с обречённым вздохом убрал портфель на кушетку, положил рядом пиджак и устроился в кресле.
— Удобно? — подступила едва ли не вплотную Лизавета Наумовна, нос защекотал лёгкий аромат её цветочных духов.
— Вполне, — отозвался я, старательно отводя взгляд от обтянутой белым халатом груди.
И вот даже не знаю, то ли слишком усердно пытался это проделать, то ли напротив — безуспешно. Как бы то ни было, резкого движения Лизаветы я не заметил, ощутил лишь укол в основание черепа и сразу утратил контроль над телом. В один момент руки и ноги отнялись!
Какого чёрта⁈
— И зачем же ты постригся под ноль, Петенька? — шепнула мне на ухо Лизавета Наумовна.
От неожиданности я даже о своём возмущении позабыл, выдал в ответ:
— Захотелось! — И допустил ошибку, промедлил, упустил возможность взять ситуацию под контроль.
Укол очередной иглы, вернее — сопроводивший его силовой импульс вдруг начисто отрезал меня от доступа к сверхсиле, но только лишь этим Лизавета Наумовна не ограничилась и принялась без всякой спешки притягивать мои предплечья к подлокотникам прочными кожаными ремнями.
— Вы чего? — выдавил
