низко поклонился.
Ирдегус поднял на него удивлённый взгляд.
— Он назвался?
— Нет, господин, сказал только, что вы его ждёте.
— Вот как? — Ирдегус нахмурился. Незваных гостей он не любил. — Не помню, чтобы назначал кому-то встречу. Ну что ж, пусть войдёт.
Слуга выскользнул за дверь, и через пару минут в комнату вошёл высокий мужчина в длинном тёмном плаще, под которым поблескивала тонкая серебряная кольчуга — скорее украшение, чем настоящая защита. Его лицо скрывал просторный капюшон, но было ясно, что посетитель уже немолод — об этом свидетельствовали кисти рук, морщинистые и узловатые.
— А, это ты, — протянул Ирдегус и указал на кресло. — Присаживайся, — он держал в руках чашу-курильницу, из которой струился плотный розовый дым.
Время от времени Ирдегус подносил её к лицу и делал глубокий вдох — это облегчало страдания, которые причиняла ему так и не зажившая рана, нанесённая гигантским пауком, сторожившим сокровищницу рудокопов. И откуда они только притащили в подгорный город такую жуткую и опасную тварь⁈ Наверняка, нашли в каких-нибудь дебрях Пустоши, ещё кишащей всевозможными монстрами!
Колдовские зелья, приготовленные колдуном, снимали боль и позволяли отвлечься, но не излечивали полностью. Очевидно, яд успел проникнуть слишком глубоко, и у Ирдегуса не было уверенности, что когда-нибудь он сможет окончательно победить этот недуг. Если это случится, то судьба сыграет с ним жестокую шутку: получится, что, стремясь избежать вечных мук в Рашохе, он сам превратил свою жизнь в ад. Не касайся дело его лично, Ирдегус по достоинству оценил бы иронию положения, но сейчас он думал только о том, чтобы облегчить боль.
— Благодарю, — посетитель слегка кивнул и расположился в кресле. — Вижу, ты не в добром здравии.
— Увы. Но ты же пришёл не ради того, чтобы обсуждать, насколько я близок к смерти?
Посетитель издал короткий сухой смешок.
— Разумеется, нет. Меня интересует совсем другое.
— Думаю, я догадываюсь, о чём пойдёт речь, — Ирдегус раздражённо поставил курильницу и опёрся рукой о край стола. — Итак, ты снова будешь торопить меня с оплатой?
— Боюсь, да. А что я могу поделать? Братья торопят меня. Наш орден нуждается в деньгах.
— Все в них нуждаются, — заметил Ирдегус. — А вы ещё не до конца выполнили условия сделки.
— Но ведь армия почти готова. Пятьдесят восемь тысяч наёмников — огромная цифра. Насколько я знаю, ни у кого никогда не было такой.
Ирдегус усмехнулся.
— В древности эта цифра показалась бы смехотворной, — заметил он.
Собеседника его слова задели.
— Тем не менее, армия внушительная, — сказал он холодно. — И должен…
— Мне всё равно, из кого вы её набрали! — нетерпеливо перебил Ирдегус. — И безразлично, насколько она, по-вашему, велика. Мне нужно семьдесят тысяч и не меньше! Вы получили аванс, очень значительный аванс. И я жду, когда вы окончательно выполните то, что обещали. Тогда и поговорим о расчёте.
— Что ж, хорошо, — посетитель поднялся. — Тогда я прощаюсь. Но должен заметить, что некоторые братья могут не согласиться с твоим решением.
Тон у него был сух, как пустыня.
— Это их дело! — махнул рукой Ирдегус. — Не будет армии — не будет оплаты. Так и передай им, если их мнение действительно что-то значит.
Человек повернулся и вышел, оставив дверь открытой. Тут же явился слуга и замер на пороге:
— Не угодно ли господину отдать какие-либо приказания?
— Нет! Ступай прочь!
Оставшись в одиночестве, Ирдегус схватил чашу, вышел на балкон и окинул взглядом свои владения: замок и прилегавшие к нему земли, на которых день и ночь шла работа: из кузниц поднимался дым, в плавильнях обливались потом рабы. Они ковали части големов, собирали их, вооружали, затем переносили в зал, где они хранились, и где находился Паук, заливавший мертвенно-синим светом птичьи головы пустых, неподвижных воинов.
У самого горизонта сверкало, подобно зеркалу, Холодное море, по которому скользили корабли, выпятив белые паруса. Одни из них направлялись в Малдонию или на восток, другие, наоборот, скоро должны были причалить. Но ни один не приставал к берегу, край которого был виден Ирдегусу — земли Кар-Мардуна считались проклятыми, и частица правды в этом была, ибо в них водились уродливые твари, невиданные животные и прочая нечисть. По этой причине Ирдегус и выбрал Ничейную землю своим пристанищем: никто посторонний не побеспокоит его здесь и не сунет любопытный нос в дела колдуна. А с чудовищами он справлялся без особого труда, так что вскоре они стали стороной обходить мрачный замок.
Ирдегус поднёс курильницу к лицу, вдохнул розовый дым и прикрыл глаза, чувствуя, как боль уходит, чтобы затаиться в глубине сознания. Он знал, что она скоро вернётся, и потому эти мгновения блаженства были ему особенно приятны.
В памяти колдуна всплыло женское лицо: молодое, улыбающееся, с большими чёрными глазами и тонкими бровями, похожими на крылья чайки. Волнистые волосы струились вдоль смуглых щёк, падая на стройную шею и нежные плечи. Как же её звали? Ирдегус попытался вспомнить, но в голове вертелись только слоги, из которых никак не складывалось имя. Колдун был удивлён: неужели прошло так много времени, что он забыл, как звали ту единственную, которую он любил, которую потерял, из-за которой возненавидел ничтожный, грязный и жестокий мир, в котором были вынуждены жить и страдать двое влюблённых⁈ Да, это было так — он забыл… Ирдегус не мог в это поверить, но факт оставался фактом. Имя, имя! — твердил колдун, словно был обязан вспомнить его. Словно забыть его было бы величайшим предательством, какое мог видеть свет. Аша… аса… афа… афе… Ашаса… Ашахэ! Да, точно, именно так! Ирдегус радостно рассмеялся и неожиданно для себя прослезился. Ашахэ! Маленькая, хрупкая, чудная девочка, которую он так любил, что взял на душу первых грех в своей жизни — убил всех, кто мучил и лишил её жизни. О! Они пожалели о том, что сделали! Об этом Ирдегус позаботился. Он видел животный страх на лицах своих жертв, ужас, исказивший их черты, превративший человеческие лица в уродливые маски. Они все получили по заслугам. Хотя Ирдегус и был убеждён, что не существовало кары, достойной их. Но он сделал, что мог.
За что же Мард-Риб хотел обречь его на вечные муки в Рашохе? Разве он поступил не по справедливости? Неужели он должен был простить этих животных, растерзавших его маленькую Ашахэ⁈ Нет, это было невозможно!!
Из-за таких,
