землю подле ног. Затем снял с пояса кинжалы и бросил рядом. Пришельцы с того берега, кажется, оценили его жест. Застучали древки копий. Частокол острых пик поредел. И все же взгляды повстанцев остались суровыми, подозрительными, полными недоверия и пренебрежения. Даже презрения. И все они устремились к воину в красных доспехах.
Хуан Джун их не винил. Он вел бы себя точно так же. Ведь они – всего лишь охрана, которая хочет исполнить свой долг. Как и он сам.
Процессия остановилась в двадцати шагах от посланника Императора. Из стройных рядов мятежников донесся вопрос:
– Кто стоит перед нами? Кто стал посланником воли Императора Цао?
– Здесь стою я, Хуан Джун, – отвыкнув от разговоров, он отвечал с хрипотцой в голосе. – Командующий Имперской гвардией.
Какое-то время повстанцы молчали, хотя до слуха доносилось оживленное перешептывание. Затем тот же человек спросил вновь:
– Это все, кто пришел с тобой?
На лице Хуан Джуна заиграли желваки. Их осторожность начинала надоедать. Ему хотелось покончить как можно скорее.
– Все. Десять моих лучших солдат, – помолчав, он добавил: – Мы прибыли не сражаться. Наше оружие останется в ножнах, если и вы поступите так же.
Вновь оживленное перешептывание. Когда ропот среди зеленых повязок затих, послышался лязг стали. Они убирали мечи в ножны и опускали копья. Наконец первые ряды расступились, и вперед вышел взрослый мужчина, почти старик, выглядевший при этом крепким и бодрым, словно молодой юноша. Поверх его зеленых распашных одежд виднелась легкая пластинчатая броня из темного железа. Такие же наплечники, широкие, прошитые зеленым шнуром, защищали его руки, предплечья были обмотаны ремнями, а за спиной от слабых дуновений ветра развевался длинный, в пол, плащ с орнаментом из зеленоватых линий в виде листьев бамбука. Под черными с сединой внушительными бровями расположились поблекшие темные глаза, полные странной скорби, усталости и отрешенности. Хуан Джун не видел в них той злобы и ненависти, про которую говорили глашатаи. Это был такой же воин, как и он сам, уставший от бесконечных битв.
Старик носил длинную козлиную бородку, а в волосах, ниспадавших на плечи, можно было заметить пряди с эмалированными бусинами. Его шею и грудь украшало ожерелье из жемчуга, увенчанное большим знаком в виде образа Баланса – соединенных вместе полусфер небесной магии Дзинь и темной Хань. Он держался уверенно, узкий подбородок гордо смотрел вперед. Свет угасающего дня залег глубокими тенями в морщинах на его смуглом лице. Несомненно, этот воин не привык сидеть за стенами дворцов. Он проводил много времени в походах и всегда находился в самой гуще сражений.
Нет, неправильно, поправил себя Хуан Джун. Не воин.
Правитель.
Он уже догадался, кто стоит перед ним. По тому, как смотрят на него сопровождавшие его люди. По стати и выдержке. По блеску опыта в запавших утомленных глазах.
– Князь Ма Тэн, – Хуан Джун не удержался и чуть поклонился, выставив перед собой сложенные вместе кулаки. – Мы не ожидали, что на встречу прибудете именно вы.
– Я не мог доверить этот вопрос никому другому, – князь говорил неспешно, взвешивая каждое слово. Его голос походил на истрепавшийся бархат, потерявший былую привлекательность и мягкость, превратившись в жесткое и грубое полотно. – Ведь все началось с меня. Мне и заканчивать.
– В таком случае я рад, что смогу поговорить именно с вами.
Ма Тэн смерил собеседника долгим взглядом.
– Хуан Джун, я верно расслышал? – спросил он.
– Все так, князь.
– Мне знакомо это имя. Ты один из тех, благодаря кому устояла северная граница близ Бао Дин?
– Да, князь.
– И этот шрам ты получил именно в тот день?
В тот роковой весенний день.
Хуан Джун кивнул.
– Тогда и я рад, что мне доведется поговорить с таким самоотверженным и опытным воителем. Это честь для меня.
Ма Тэн поклонился, тоже сложив ладони перед собой. Выказал уважение. Это хороший знак. Хуан Джун почувствовал облегчение. У него даже перестали трястись поджилки.
– Тогда вы позволите мне огласить содержание грамоты от Императора Цао Цао, правителя Империи Цао, сына Небес и Отца всех свободных народов?
По каменному лицу Ма Тэна было понятно, что слушать все титулы Императора ему не сильно нравится.
– Прошу тебя, – кивнул князь.
Хуан Джун извлек из сумки на поясе свиток, показал жирную красную печать на документе и, дождавшись одобрения, развернул его.
– Мы, Цао Цао, милостью Небес правитель Империи Цао… – он покосился на Ма Тэна и прокашлялся, – и так далее, заверяем перед всеми, кто захочет рассмотреть настоящий акт в будущем, что поручаем выступить от нашего лица прославленному и верному сыну Империи Хуан Джуну, командующему Имперской гвардией…
– Давай сразу к сути, будь так добр, – прервал его Ма Тэн.
Еще раз прокашлявшись, Хуан Джун нашел в тексте условия прекращения военных действий и зачитал их вслух. Он чувствовал себя неловко, будто он никакой не воин, а крикун на базарной площади. Князь же с задумчивым видом слушал, что мятеж должен быть прекращен, любые войска распущены, прикрепленные к землям Империи крестьяне обязаны вернуться на свои наделы, взамен не боясь, что их постигнет кара за участие в восстании. Сам Ма Тэн обязан сложить оружие и явиться в столицу, но не как глава мятежников, а в качестве нового правителя северных провинций в составе Империи. Император прощал ему все прегрешения ради создания прочного мира и процветания государства, взамен князь должен принести присягу Императору Цао Цао пред ликом Небес и отречься от любых претензий и злых намерений.
Дочитав текст заплетающимся языком, Хуан Джун выдохнул и стер пот со лба. Он – воин, а не политик. Политика – скучное занятие для скучных стариков. Он мог привыкнуть к чему угодно, ко всем тяготам службы и невзгодам на поле брани, но выступать в роли переговорщика ему не понравилось.
Было даже забавно, что он с таким трепетом ждал этого мгновения весь день и всю дорогу сюда, но оно совсем не принесло облегчения. По лицу Ма Тэна тоже было непонятно, доволен ли он. Его безмерно печальный взгляд как будто стал мягче. В уголках глаз блеснули горошинки слез. Князь погладил бородку, посмотрел на темное небо и вскоре коротко сказал:
– Я подпишу это.
Хуан Джун оцепенел. Часто заморгав, он проглотил вставший в горле ком и задал вопрос, ответ на который знал, но хотел услышать:
– Значит… войне конец?
Ма Тэн улыбнулся, и такой улыбки Хуан Джуну уже давно не доводилось видеть. Была в ней и радость, и скорбь, и облегчение, какое бывает у странника после очень долгого и тяжелого пути.
– Наконец-то все это
