ещё убирает траву матушка, не доверяя это слугам.
— Дочь, стой. Я кому сказал! — Прогремел граф.
— Не повышайте на меня голос, граф, — выдавила зло. — Больше нет у вас такого права.
— Пока ты в моём доме…
— Сейчас с лёгкостью это исправим, — перебила отца, меня нагоняя.
— Дочь, прошу тебя, — взмолился мужчина.
— Я всего лишь провожу офицера, — ответила ему. — Целый год я спрашивала вас и саму себя. А тут такая возможность поговорить.
— Не позорься! — Закричал граф, скорее уже сдаваясь.
Пройдя ворота, я остановился. И развернулся. От неожиданности Татьяна отшатнулась, когда застал её в трёх шагах от меня.
Наши взгляды вновь встретились. В её голубых океанах бушевало отчаяние. И немного сумасшествия. Сердце взвыло. Да и как я могу позволить ей бежать за мной. Так же нельзя.
Подаю локоть.
— Немного прогуляемся, сударыня.
Секунды две смотрит ошарашено, затем с подозрением. Но комментирует спокойно:
— Вы не терпите, когда девушка унижена? Или просто снизошли до меня, князь?
— Оставь её! — Прогремел граф, встав на коне у ворот.
Вероятно, это и подтолкнуло Татьяну податься вперёд и уцепиться за меня со словами:
— Хорошо, Андрей Константинович, погода славная.
Проигнорированный граф отступил. Похоже, Татьяна давно перестала его слушаться. А он не пожелал позориться передо мной, развивая скандал.
— Я тебе голову оторву, — раздалось от него вслед негромкое, явно адресованное мне.
Как только мы пошли вместе, что–то изменилось. Татьяна будто успокоилась, затаилась. И потянула меня с основной просёлочной дороги, ведущей в село, на тропку в рябиновую рощу с сосной. Где меж стволов виднеется синий просвет Амура дальнего более густого берега.
Немного помолчали. Напряжение между нами стало только нарастать.
— Зачем явились, скажите честно, — первое, что сказала Татьяна, оставшись со мной наедине.
— Я передал письмо вашему отцу от своего боевого товарища и друга, — ответил.
— Вот как? И что за друг?
— Сергей Илларионович вам расскажет, если посчитает нужным.
— А что не посыльным передали? Вы ж бежали с именья, как ошпаренный, — начала язвить, но не расцепилась.
— Последняя просьба погибшего в бою, — ответил жёстко.
Татьяна явно растерялась от такого ответа. И не сразу спросила.
— Неужели во Владивостоке вновь разбушевалась война?
— Нет, будьте спокойны, Татьяна Сергеевна. Война была далеко отсюда, но мы одержали окончательную победу.
— И вы теперь герой? — Спросила с нотками иронии.
Не хочу отвечать на это, поэтому молчу.
Чувствую, что пробует меня кусать по–всякому. Потому что искренне ненавидит.
Пауза затянулась, вскоре мы вышли к облагороженному берегу, где слева продолжали возиться крестьяне, расчищая пляж.
— Вы хотели поговорить, — прерываю затянувшуюся неловкую паузу. — Вероятно, что–то спросить.
— Я думала, что презираю вас, — заявляет. — Сколько раз жаждала вцепиться в ваше горло и расцарапать горделивое лицо в кровь. Я даже нашла револьвер, чтобы покончить с вами. Но его отобрал отец, опасаясь, что хочу покончить с собой.
Не очень хочется это слушать. Но я держусь и тактично молчу, сопровождая горем убитую девушку по высокому пляжу.
Спокойствие Татьяны при её словах поражает. И настораживает вдвойне.
— Скажите, сударь, почему вы подошли ко мне в тот роковой вечер в Доме офицеров?
Вопрос в лоб обескуражил. И мне вдруг стало её жаль. Потому что она живёт, похоже, только прошлым.
— Вы мне понравились, и я решил заговорить с вами, — ответил честно.
— А на танец позвали зачем? Я давала повод?
— Я подумал, что тоже нравлюсь вам.
— Я давала повод⁇ — Повторила вопрос.
— На присяге вы так смотрели на меня…
Усмехнулась вдруг резко, и я замолчал.
— Юнкер с необычным цветом волос и глаз, — начала с иронией. — Вы отличались от прочих и привлекали внимание. Но это не повод!
— Я виноват, что подошёл к вам. Что стал одной из сторон конфликта. Я защищался. И я жалею о том, что вам пришлось испытать, — проговорил быстро. — Вы хотели услышать мои извинения? Да, я раскаиваюсь, что Румянцевы потеряли достойного офицера. Но не жалею, что отстоял свою честь и не дал запятнать доброе имя отца. Мой отец был лучшим меха–гвардейцем Империи, и кому, как не Олегу было это знать. У меня не оставалось выбора, ваш брат не дал мне его.
Отцепилась с заметной нервозностью. И двинула вперёд. Несколько шагов и притормозила у крутого края.
А я дёрнулся вперёд, спохватившись. И ухватил его под локоть, предотвращая беду.
— Что вы сударь, здесь не высоко, — усмехнулась. И обернулась ко мне.
Это взгляд исподлобья завораживает и одновременно пугает. Её глаза блестят одержимостью. А скорее просто их жжёт от горя.
И я не смог удержаться. Подтянул на себя и обнял. Татьяна успела выставить руки, но прижалась без сопротивления к моей груди. Не знаю, что нашло на меня.
Олег Румянцев мой враг. Подлец, стрелявший в спину. В нём нет чести.
Но не могу позволить себе сказать им правду. Я восхваляю его перед отцом, я говорю, что мне жаль перед его сестрой.
Утешаю её, осознавая, что рад его смерти. Он её достоин. Но ведь Татьяна не заслужила таких потерь.
— Мне искренне жаль, что вы потеряли брата, — шепчу. — Но жизнь продолжается. Вы так молоды и красивы. Подумайте о себе и родителях, которые сильно переживают, глядя на ваше состояние. Подумайте о живых.
Татьяна не слушает меня, продолжая о своём.
— Вы… — снова заговорила ожесточённо в моих объятиях даже сквозь слёзы. — Вы напоминаете мне брата. Вы украли его у меня, вы украли этот мундир и эти погоны. Вы украли… мир в нашем доме.
Схватила руками за грудки, сминая китель, отпряла. Смотрит хмуро, вся в слезах. Мой китель от них мокрый.
В этот момент мне хочется сказать ей. Что её брат пал не от моей руки! Но я мужчина, который пришёл сюда принять удар на себя.
Отпустил её. Татьяна отступила в сторону, отвернулась, будто ей вдруг стало стыдно за своё поведение. Достала платок.
— Я больше не хочу быть в этом именье, — начала спокойно, вытирая слёзы. — Здесь всё напоминает о нём. Вы правы. Мне нужно думать о будущем. Простите мне мою истерику. Последние три месяца я держалась. Но вы своим присутствием растревожили раны.
— Мне жаль.
—
