В этом месте Гомер всегда делал паузу, и кто-то из присутствующих должен был непременно спросить: «Что лежит?»
– Что лежит? – спросил Ной.
– Оно, – зловеще ответил Гомер. – Московское Море.
Гомер насладился заслуженной тишиной и продолжил:
– Или Мертвое Море. Или Море Мертвых. В самых темных недрах, ниже всех труб, ниже шахт, ниже железных подземелий, под гранитной плитой оно и есть. Вот откуда Мертвые Ключи появляются, как вы думаете? От него. Потому что хочет Мертвое Море вырваться вверх. Старые люди давно говорили – не надо туда лезть, ибо предсказано – Ад, он там.
Гомер указал пальцем вниз.
– Говорили же умные – не открывайте это море, ибо в нем спит Дракон, поверженный во тьму самим Георгием, Дракон и все его поганство. Но не послушались любопытные, просверлили дыры, вот все поганое и поползло, разлилось по миру, разбежалось, и стал Потоп, и Пепел, и Хлад, и Мор, и Железная Саранча, и Спорынья, все, как раньше и предписывалось. И наступил Предел Дней, ибо Дракон уже порвал почти все оковы и сдерживает его лишь последняя Печать, но и она скоро падет, потому что четыре Ангела уже протрубили…
Мне стало, как всегда, не по себе – очень уж хорошо все Гомер рассказывает, правдиво. И про Хлад, и про Мор. А что правдиво, Хлад я и сам помню немного. Помню, темно всегда, а воду из сосулек добывали. А Мор он то и дело случается, сейчас вот тоже Мор, Спорынья разная. Оттого и идем.
– Карабины проверяем, – неожиданно сказал Гомер.
Есть у него такая черта. Воспитательная. Рассказывает что-нибудь, или просто жрем, или даже спим – а он разбудит – и заставляет. Много у него разных тренировок.
То на одной руке висишь, а другой карабин перезаряжаешь – не очень удобно, приклад коленями зажимаешь, пулю скусываешь с воротника, порох из рожка зубами насыпаешь, а шомпол вообще лбом забиваешь. И чтобы в минуту два выстрела, не меньше.
Или дыхание вот задерживаем. Сидим друг напротив друга с красными рожами и не дышим. Или приседаем – и не дышим. Я, если приседать, могу две минуты не дышать, а так хоть пять. Упражнение, кстати, полезное. Вот четыре дня назад – у Фета противогаз разошелся, пока он его вулканизировал, два раза успел пыльцы вдохнуть. Вроде ничего, обошлось, а на следующее утро нашли мы Фета в одной стороне, а его легкие в другой. Гомер даже хоронить запретил.
А еще вот закапываемся, тоже наша любимая штука. У каждого маленькая лопатка, Гомер свистит в гильзу, а мы закапываемся. Тут самое главное верхний слой снять ровно и саму почву утоптать – чтобы никаких холмиков, чтобы все одинаково. Шнор- хель, опять же, аккуратно – чтобы неприметен был. И не глубже чем на метр – иначе не вылезти. Закопаешься и сидишь, ждешь, пока Гомер знак подаст. А он может и не сразу подать, я вот однажды два дня пролежал, чуть в землеройку не переделался.
А кто последний закопается, тот идет пиявок ловить – ничего в этом хорошего.
Все в пользу, говорил Гомер, легко в обучении – тяжело в лечении.
– Карабины проверяем, – приказал Гомер.
И мы тут же проверили карабины. Плотно ли капсюли сидят, пули не выкатились ли, дульные пробки покачали. Все было в порядке, и удовлетворенный Гомер продолжил. Про День Гнева, конечно.
– Печать треснет, Дракон выскочит, и вот тогда-то он и наступит, – с удовольствием сказал он. – День Гнева. Уже совсем скоро. Совсем-совсем. Вода, Хлад, Мор. Огня лишь дождаться. И все сойдется в кулак.
– А зачем мы тогда премся? – сыто спросил Ной. – Если все равно все умрем?
– Болван, – тут же ответил Гомер. – И так все умрем, никто вечно не живет. Но это неважно. А важно, как ты жил. Если ты жил как человек, с добром в сердце, то ты потом возродишься, Владыка своих не бросит. Если мы не вернемся с успехом, зло умножится и окрепнет. А если вернемся, то наоборот. К этому должно стремиться! Мы кивнули. Я вот очень хорошо представлял это все.
– Если сделать много добра, то оно сольется в одно большое Добро – и тьма скорее сгинет. Понятно?
– Понятно, – сказал Ной. – Добро – есть свет, свет есть Бог, только добро имеет вес на Великих Весах.
– Верно, – Гомер выковырял из зуба кусок ежа, выплюнул, отбросил иголку. – Все совершенно верно. Если тебе дадут выбирать – совершить зло или сгинуть – выбирай сгинуть! Потому что потом поздно будет считать! Никаких примирений! Зло сюда пришло не примиряться, оно сюда за нами пришло. Чтобы всех уничтожить! А мы должны сами его истребить! Мы истребители! Тот, кто падет в бою за други своя, будет тут же зачислен в Облачный Полк! А это…
Гомер замолчал.
И посмотрел на Папу.
Мы тоже уставились на Папу.
Папа хрипел животом, извивался и пульсировал, лапа крючилась, бешено скребя по полу клетки, глаза вылезли и, казалось, выставились на коротеньких палочках, шерсть поднялась дыбом, и Папа стал совсем как недавний еж
– Жнец, – определил Гомер. – Две минуты. Отсчет.
Дальше я действовал по правилам, быстро и аккуратно. Снял с
пояса кружку-термос, литр теплой воды с марганцовкой. Два широких глотка, два поворота влево, два вправо, три прискока, пальцы в глотку.
Жареный еж неопрятной дымящейся жижей вывалился на землю. Еще два глотка, и повторение процедуры. Все. Чист.
Ввернулся в рюкзак, приладил ремни. Карабин. Попрыгал, не звенит.
– Минута, – сказал Гомер.
Он поднял клетку с Папой и приладил ее поверх моего рюкзака, притянул веревками крест-накрест. Я попрыгал. Тихо.
– Сорок секунд.
Я застегивал последние пряжки комбинезона, а Гомер уже стоял передо мной, готовый и бодрый.
Мы бы успели. Если бы не Ной.
Ной, опустившись на четвереньки, пытался вывернуть желудок. Засунул себе в глотку почти руку, но ничего не получалось, его, Ноя, натура была слишком жадна и себялюбива, она не желала выпускать наружу уже захваченное мясо.
Я подскочил к Ною, схватил его поперек туловища и попытался надавить на живот, ничего не получилось, Ной крякнул и обеда не выпустил.
– Двадцать секунд, – Гомер уже подпрыгивал, подгоняя детали.
– Не могу… – простонал Ной. – Не лезет…
– Так побежишь, – сказал я. – Растрясешься, сблеванешь через километр. Собирайся!
Я схватил рюкзак, надел на Ноя, затянул все ремни. Подсунул под них карабин, плотно, до приклада. Перехватил веревкой.
– Все, – сказал Гомер.
Мы должны были бежать. Есть твердое правило. Кто не успел – тот опоздал, опоздавших не ждут. Обычно опоздавшие погибают, но случается и по-другому. Смотря у кого какая воля к жизни. Я опаздывал два раза и пока себе вполне жив.
Гомер должен бежать первым. Но Гомер не побежал. Может, потому, что нас осталось всего лишь двое. Молодых. Он стал помогать мне собирать Ноя, и потратили на это еще почти тридцать секунд.
