Ясно, что зиму не пересидеть. Она только-только началась, а сколько продолжится, непонятно, месяца четыре, нам не пережить и двух. Через снег не пройти, снег должен устояться, да и то только на снегоступах…
А их нет. И лопат нет, при наличии лопаты можно попробовать прокопаться… Никуда уже не прокопаться, поздно. Пнул батарею.
Тупик.
Загон. Ловушка. Пусть бы лучше потоп, смогли бы построить плот… А через снег пробраться ой как непросто…
Никаких мыслей не образовалось, я отвернулся от окна. Карта осталась, но пока она бесполезна, потому что точно неизвестно, где мы, собственно, находимся.
И мы не знаем, куда идти вообще. Серебристая собака это хорошо, но где она? Москва большая. Приметы есть — эта самая собака и сырный завод, найти можно. Как-то бы только сориентироваться…
Нет, мыслей никаких. Дом пустой. То есть жильцов совсем никаких, скелетов и тех нет. Раньше у всех людей имелись карточки с обозначением имени, фамилии и адреса, но здесь совсем безлюдно. Я перерыл вещи с первого до последнего этажа, ни одной карточки, ни одного документа, ничего, что бы указало на наше местоположение. Два раза уже перерыл, все равно делать нечего. Во второй раз нашел пальто, пять штук, видимо, из какой-то негорючей ткани сшиты. На меня ни одно не полезло, Алиса сказала, что лучше замерзнет, чем наденет это, Егор натянул и сделался сразу похож на сгорбленную старуху, всю жизнь питавшуюся сушеными тритонами, смешно…
— Ничего нет. — С кухни показался Егор. — Да пять раз уже проверяли… Сорок восьмая только осталась.
В сорок восьмой была хорошая дверь, голубое шершавое железо, видно, что толстое и прочное. Открывашка потерялась, кувалды нет, пробиться никак.
— Вдруг там запасы? — спросил Егор. — Не зря дверь такая.
Тоже верно. Запасы. Они нам бы сейчас совсем не повредили…
— Попробуем с соседнего балкона, — предложил я.
Егор поморщился. Я не стал с ним спорить, направился в сорок седьмую. Егор побурчал и пошагал за мной.
Балкон тянулся вдоль всего дома, делился на четыре части тонкими, в один кирпич, стенками. Ломать ленилось, поэтому я решил поступить проще, вылез наружу и, держась за толстую железную трубу, перебрался в сорок восьмую.
Балкон оказался завален мусором. Упаковкой пищевых продуктов. Пластиковыми ведерками, с неприятно обгрызенными краями, вскрытыми жестянками, металлизированной упаковкой. Бутылками, как стеклянными, так и обычными. Банки квадратные из-под керосина тоже имелись, я поболтал — конечно, пустые.
Ясно. Выживатели. Подобные квартиры порой попадаются, многие наивно думают, что Последние Дни можно пересидеть. Набрать побольше еды, воды, переждать. Ни одного не видел, которому бы это удалось. Даже если запасов и хватит на всю жизнь…
Протухнет вода. Очень хорошо упакованная вода иногда тоже протухает, причем вся разом. И не просто протухает, а настоящим ядом становится — кишки через горло вылезают.
Или мыши. Сразу, в одну ночь, раз — и все сожрали. И то, что к потолку привешено, и то, что в жестяных коробках хранилось, и то, что в пластике, и даже книги сожрали, так что теперь нечем насытить ни голод телесный, ни глад духовный.
Или еще вот — запрется человек в своей берлоге, окна кирпичом заложит, все щели плавленым свинцом зальет, а на воздухозаборник фильтр хитрейший воткнет из серебряной проволоки — чтобы вредоносность всевозможная погибала. И продержится пару лет, дневник напишет, туда-сюда, а потом раз — и все, грибок. Плесень чернопалая, пролезет втихую через кирпичи, поселится в уголке и одной унылой ночью выпустит в воздух свои смертельные споры. А выживатель это заметит слишком поздно, через неделю, поглядит — а у него на ноге уже язвы гноящиеся.
Совсем спрятаться нельзя, так говорил Гомер. Человек создан для того, чтобы преодолевать этот мир, а вовсе не для того, чтобы сидеть в подземельях и молиться на лампочку и банку тушенки. Поэтому конец у всех сидельщиков всегда одинаковый.
Видимо, то же самое случилось и здесь. Грустно. Но нам может полезно оказаться. Если хозяин помер раньше, чем кончились припасы, то и нам кое-что перепадет.
Я расчистил место на балконе, дождался Егора, втащил его за шиворот.
Егор огляделся, все понял.
— Там, наверное… — он облизнулся, — сохранилось что-нибудь…
— А пушка где? — спросил я уныло.
Егор улыбнулся виновато.
— Тяжелая, — сказал он. — Я это, испугался, что она улетит, потом в снегу мы совсем ее не нашли бы…
Я тоже улыбнулся. А что еще? Бить мне его не хотелось, жалко его, человек. Мелкий еще, глупый, ладно.
— Правильно, — сказал я. — Мог бы и уронить… Держись за мной.
Я проник в квартиру. Темно, пришлось зажечь лампу.
Комната оказалась большой и неожиданно круглой. Мебели мало, высокий шкаф когда-то белого цвета, с зеркалом и золотыми ручками, кровать обширная. Тоже круглая. Посреди, под просторным пятнистым покрывалом гора.
Труп. А что еще может лежать горой под одеялом? Труп, я их сразу определяю. Они могут не пахнуть, могут быть не целиком, могут сто лет назад мумифицироваться, это все равно, труп не перепутаешь. Меня немного удивили размеры — обычно трупы у нас гораздо скромнее…
Решил посмотреть. А вдруг ошибся? И это вовсе не труп, а холм шоколада вперемешку с печеньем. Взялся за край пледа, дернул. Плед распался в мелкий прах, он смешался со снежной крошкой и пылью, повис в воздухе мутным облаком, я закашлялся.
— Ого… — прошептал Егор.
На самом деле ого. Тетка. Сохранившаяся весьма и весьма неплохо. Толстая, просто гигантская, не думал даже, что такие случались люди. Не распухшая, а именно толстая. Сине-черного цвета, как все остальные, с круглыми руками, с ногами, похожими на обрубки сосен.
— Как она ходила-то? — спросил Егор. — С таким весом?
— Может, ползала…
— Да… Она со старых времен такая? Или…
На самом деле вопрос. Если она еще тогда умерла, то так хорошо не сохранилась бы. Значит, не совсем давно, значит, могло что-то и остаться. Надеюсь…
— А с чего она тогда померла? — спросил Егор.
— Не знаю. Давай поглядим…
Мы стали осматривать жилище. В нем оказалось несколько комнат. Ничего полезного. Даже мебели нормальной — то из пластика сделанная, то железная, свитая из нержавеющих прутьев, на дрова такую не порубишь, она вообще ни на что не годна, и не посидишь с удовольствием. Какие-то вазы длинной формы, думал, в них что-то есть, разбил две штуки, окурки только.
На кухне тоже ничего, Егор заглянул в плиту, в холодильник, нет, аккуратная пустота.
— С чего она тогда умерла все-таки? — спросил он еще раз.
