Офицер прислушался: за окнами комендатуры слышались восторженная пальба и вдохновенные строки гимна легионеров. Ему вновь захотелось подхватить песню, но тут Дрым заскулил, вероятно, требуя еды.
— Сейчас я распоряжусь, чтобы принесли, — Тоот улыбнулся. Пожалуй, за последние годы никто, кроме пса, не видел, как ротмистр улыбается. С упырем он чувствовал себя удивительно легко. Насупленная звериная морда напомнила ему шефа столичной школы субалтернов — бригадира Дрыма. Тот говорил: «Наша страна находится на глубочайшем подъёме. И хотя, массаракш, принятые нами меры увенчались безуспешными успехами, армия геройски наступает по врагу».
— Погоди, сейчас все успокоятся, накормим тебя.
Упырь развалился на полу, видом своим выражая неподдельную печаль. Обычно вопросы пропитания он решал сам, и, как заметил Тоот, это решение ощутимо сократило поголовье крыс на базе. Когда Дрым был ещё совсем щенком месяцев пяти от роду, он исчез впервые. Ротмистр вернулся после вечерней поверки и обнаружил, что дверь распахнута настежь и упыря нигде нет.
«Неужели я оставил замок открытым?» — подумал он.
Ночью щенок появился вполне довольный жизнью и улёгся спать под кроватью. На следующий день Тоот запер дверь, специально подёргал ручку и на всякий случай положил ключ от двери в сейф. К его возвращению дверь была заперта, но упырь отсутствовал. Ротмистр просто опешил от неожиданности, но, посидев минуты три спокойно, внезапно понял и, поняв, не поверил: под кроватью, скрытый камуфляжной панелью, находился люк подземного лаза в секретный бункер управления фортом. Отодвинуть панель — ещё ладно. Но вот набрать секретное число на кодовом замке люка — такого, пожалуй, не смогла бы сделать ни одна взрослая собака, не то что пятимесячный щенок. Но факт оставался фактом. Чуть свет Тоот услышал жизнерадостное фырканье под кроватью, затем оттуда показалась довольная морда Дрыма. Пока Тоот пытался назидательно вычитывать питомцу за несанкционированное проникновение на секретный объект, упырь демонстративно чесался, выкусывал блох, а затем улёгся спать, повернувшись хвостом к хозяину.
С той поры Дрым исчезал каждый день, и, вероятно, не было на базе никого, кто бы лучше него знал подземные коммуникации. Однако, словно чувствуя приближение сеансов лучевой защиты, пёс всякий раз оказывался на месте, должно быть понимая, что в эти минуты он особенно нужен своему хозяину.
Крики и стрельба за окнами стихли, ротмистр Тоот поднялся, вернулся в кабинет и услышал дробный стук в дверь.
— Входите! — скомандовал он, машинально проверяя, на все ли пуговицы застёгнут китель и ровно ли висит Пламенеющий Крест на груди.
Второй лейтенант Марч, не заставляя повторять, вошёл, щёлкнув каблуками у порога, и отрапортовал:
— Господин ротмистр, прибыла очередная партия воспитуемых. Численность ординарная — пятьдесят человек. Разрешите приступить к распределению по секциям?
— Разрешаю, — кивнул Тоот. — В секции «Дагма» сегодня трое не вернулись с Утиного Хвоста.
— Может, ещё выйдут, — с сомнением в голосе сказал лейтенант.
— Может, но вряд ли. Там на мысу противопехотных мин больше, чем у тебя конопушек. Так что зарезервируй троих в секцию «Дагма».
— Слушаюсь! — гаркнул рыжий офицер, продолжая оставаться на месте. — Осмелюсь доложить, энц ротмистр, один из воспитуемых из сегодняшней партии требует встречи с вами.
— Требует? — с неподдельным удивлением переспросил Тоот.
— Он ссылается на пункт 13.28 Приложения к Статуту Имперской войсковой службы. На всякий случай, — лейтенант Марч чуть замялся, — я принёс его дело.
Ротмистр Тоот уставился на первый лист папки личного дела воспитуемого Нила Кросса, механика колонны большегрузных автомобилей из Беллы. «Белла, это где-то на юге. До войны торговый порт, а теперь городишко, живущий в постоянном страхе перед обстрелами и десантами с белых субмарин. Интересно, чем там занимается колонна большегрузов? Впрочем, это не мое дело. Толковый механик всегда пригодится. Что он натворил? Сопротивление патрулю? Год исправительных работ. — Офицер ещё раз перечитал строчку приговора. — Точно, год исправительных работ. Значит, хорошо сопротивлялся. Мог бы и тремя месяцами отделаться. Если это, конечно, был не легионерский патруль… Но сюда-то он как попал? — Тоот перечитал несколько страниц и наткнулся взглядом на подшитое к делу прошение о переводе в укрепрайон, на Голубую Змею. — Что за бред? — Ротмистр хищно прищурил глаза. — Это что, глупая шутка какая-то? Всякому известно, что, согласно закону, год общих работ приравнен к четырем месяцам воспитательной службы на Голубой Змее, но чтобы кто-нибудь по доброй воле решился подать рапорт о переводе?! Это ж каким идиотом надо быть! Круглым — хоть циркуль сверяй!»
Тоот вернулся на первый лист и глянул на фотографию, потом ещё раз: мужчина средних лет, видавший виды, в лице что-то знакомое, но не понять, что. На правой скуле отчётливый след ожога.
«Нил Кросс, — повторил командир гарнизона, — имя не говорит ничего. Но, как ни посмотри, — на идиота воспитуемый никак не похож. Так, что ещё известно? В годы войны — механик в автоколонне, действительный рядовой, бои на побережье, ранения — ничего примечательного. Ожог, должно быть, как раз след ранения. Не идиот, не авантюрист, которого тянет играть со смертью, как обжору в сортир. Чем вызвано столь нелепое рвение?»
Тоот встал, поправил ремни портупеи, на всякий случай расстегнул кобуру и нажал кнопку вызова дежурного.
— Второй лейтенант Марг доставил воспитуемого?
— Так точно, ждёт в коридоре.
— Пусть войдёт. На всякий случай будьте поблизости.
— Слушаюсь! — отсалютовал рядовой.
«Что за птица?» — с интересом ожидал ротмистр. Его подспудно беспокоила одна странность. Одна из многих, которые он уже увидел в этом деле. Пункт 13.27 предписывал каждому солдату немедленно сообщать начальству имеющиеся у него сведения о пленных или попавших в окружение военнослужащих Империи. Пункт 13.28 требовал, от войсковых начальников выслушивать подобные доклады, составлять протокол и подавать по инстанции. Это Положение действовало ещё до войны и в первый месяц великой бойни. Потом без лишнего шума о нём забыли. Тысячи, десятки тысяч тогда попадали в окружение и плен. Мерзавцы-хонтийцы, а за ними и пандейцы, прекрасно знавшие имперские Статуты, попросту начали отпускать попавших в их лапы перепуганных горе-вояк. Деморализованные окруженцы выстраивались очередями в штабах со своими недобрыми вестями, ломали чёткую работу командования, изматывали нервы молодых офицеров, вселяя в сердца панику, а в головы — мысль о неминуемом разгроме.