– Мы – напарники, – серьёзно сказал я.
– Хорошо. Дам ещё одну. Но сначала вопрос. Куда вы шли?
– На север, – уклончиво ответил я.
– А точнее?
– Неважно.
– Ваше дело. Только постарайтесь больше никого не убивать.
Я удивлённо приподнял брови. Мне показалось – я ослышался:
– Тебе что, их жалко?
Егор вздохнул:
– За Виталика – спасибо. Знаешь, какая у гада кликуха? «Мясник».
Меня передёрнуло:
– Не надо растолковывать. Другие – ничуть не лучше.
– Да. Но… хватит. Здесь их полно. Не только «оборонщики». В Оладьино – база миротворцев. Плюс личная охрана Фомина – почти тысяча человек. Это такой местный олигарх…
– Слыхал.
– Всех не перебьешь. Это как булавочные уколы – только разозлите. И сами нарвётесь.
– Молодой человек, – вдруг вмешался Кириллович, – Вы за кого переживаете? За нас или за себя?
Егор посмотрел на старика, будто только сейчас увидел. Кашлянул, пожал плечами:
– И за себя – тоже. Только дураки не боятся… А ещё думаю о людях. Тех, что здесь живут, понимаете? Вы-то уйдёте, а они останутся. И как по вашему – на ком отыграется «Оборона»?
– Приятно беседовать с гуманным человеком, – кивнул я, – Кстати… Этот ваш арсенал, шмотки, консервы – откуда? Наверное, помощь фонда Сороса?
– Типа того, – подмигнул Змей, – Если кому не нужны гранаты и патроны – шлют нам…
– Не ёрничай, – перебил Егор и смерил меня холодноватым взглядом, – Я просто объясняю, как мы живём. Здесь, рядом с людьми – мы не делаем ничего. Стараемся работать там, где это никому не вредит. И только там, где есть смысл рисковать.
– Где есть, что взять? – буркнул Кириллович.
– Да. Всё имеет цену. Оружие, шмотки… И жизнь – тоже.
– Странные вы партизаны.
– Обыкновенные, – уже без улыбки ответил Змей, – Обыкновенные партизаны с большой дороги.
Дождь почти утих.
Какое-то время мы сидели молча. Потом Егор сказал:
– Если хотите – оставайтесь.
– В смысле?
– Можете переночевать. А хотите – насовсем.
– Зачем? – удивился я.
– Будем одной командой. Лишние «стволы» – нам не помешают.
– Спасибо, – я встал с поваленного дерева, – Спасибо за интересное предложение. Но у вас и так хороший бизнес – отлаженный, прибыльный…
– Бизнес?
– По сколько уходят «гансы»? Пять сотен за штуку? – я порылся в карманах и левой рукой вытащил мятую бумажку с портретом Франклина, – Извините, больше нету. Скидку не дадите?
– Не парься, чувак, – сказал Змей, – Сегодня у нас распродажа.
А Егор промолчал, только яростно зыркнул.
В общем, разговор не складывался. Пора, и правда, уматывать. Я положил стодолларовую бумажку на поваленное дерево.
– Засунь себе в жопу! – посоветовал Егор.
Кириллович растерянно моргнул.
Не везёт ему с бойцами Сопротивления.
Сначала на контуженного нарвался. Теперь вот эти двое…
– Змей, – сказал Егор, – принеси куртку и пять банок тушёнки.
Детина скрылся в люке. Загремел чем-то внутри схрона. Кириллович шевельнулся, будто пробуждаясь, и вздохнул:
– Плевать вам на людей. Только за себя боитесь.
Егор поморщился, как от зубной боли:
– Откуда вы, храбрые, взялись, а? Где три года назад были, когда наши колонны с воздуха жгли? Небось митинговали, требовали мира с «цивилизованным сообществом»? Вот и получайте то, что хотели!
– Да, – пробормотал Кириллович, – Наверное мы это заслужили… Мы все.
– Перестаньте, – вмешался я.
Из нас четверых я помню меньше остальных. Но в главном уверен: если будем друг друга ненавидеть– выиграют лишь «оборонщики» и их хозяева.
Опять появился Змей. На плече у него висел «ганс», куртка и потёртый вещмешок с консервами. В руке – початая бутылка виски и четыре пластмассовых стаканчика.
– За встречу? – предложил он.
Я кивнул.
А Кириллович отвернулся:
– Пить с вами не буду.
– Зря, уважаемый, – вздохнул Змей, – Товар качественный. Натуральная Шотландия.
Детина разлил по стаканчикам.
Чокаться не стали. Я глотнул. Огненная влага прошла по языку, заструилась внутрь… Хорошее виски. Когда-то я пил такое. Уверен.
– Спасибо, – аккуратно поставил пустой стаканчик. Взял у Змея вещмешок, куртку и отдал Кириллычу.
– Не поминайте лихом.
– И вы, – сказал Егор.
Раскисшая земля ползёт под ногами. Даже по некрутому склону спускаться тяжело, особенно Кириллычу. А ещё – чувствую спиной неприятный холодок. От направленных в спину взглядов.
Конечно, сейчас мы – отличные мишени. Медленные, неуклюжие… И останемся такими ещё метров пятьдесят.
Интересно, думает ли Егор об этом?
Одна длинная очередь запросто может решить всю проблему. И в сытой, налаженной жизни не будет опасных зигзагов…
Fuck!
Кириллович поскользнулся и чуть не упал в грязь. Я едва успел подставить ему плечо. Руки мои заняты. В правой – «ганс», а в левой – граната. Старику тяжело балансировать с вещмешком. Но мне нужна свобода движений…
Позади – какой-то едва уловимый звук.
Я рывком оборачиваюсь.
В ладони Егора – портативная радиостанция. Он прижимает её к уху. И смотрит в мою сторону. Но будто не видит. Змей сидит с приклеенной полуулыбкой. «Ганс» в его руках неподвижен. Словно безобидная игрушка.
Лицо Егора как-то меняется. Даже на расстоянии, через его шапочку-маску я это чувствую. И замираю в ожидании.
– Да, понял, – бормочет Егор, – Сделаю, что смогу.
Он опускает рацию. Я опять чувствую его пристальный взгляд. Осязаемо, физически тяжелый…
Это неприятно. Но, я не отвожу глаз. Мой палец отдыхает на спусковом крючке.
Ну, давай! Попытайся меня опередить. И кончим эту дурацкую игру в гляделки!
– Денис, сколько вы убили «оборонщиков»?
Я улыбаюсь.
Тебе интересно? Да, это не тыловые службы «шерстить».
– Человек пять. Может больше.
– И всё?
– Какая разница? Никакого «навара» – ни цента. Так, что можешь не завидовать…
– Дурак! – кривится он, – Молодой и безмозглый.
– Конечно. Кто ж ещё так рискует? Задаром?
Губы Егора белеют от ярости:
– Я должен знать, что вы натворили!
– Мелочь, – пожимаю плечами, – Пара взорванных машин. Ещё один вертолёт… случайно упал.
– Идиоты, – качает он головой, – Несчастные придурки…
Кириллович удивлённо шепчет:
– Но ведь машины – не ты? И вертолёт…
– Вертолёт – я, – раздраженно отмахиваюсь.
Егор опять замолкает. Сверлит меня взглядом. И наконец, озвучивает, будто через силу:
– Они окружили Устюгино. Сгоняют людей к зданию школы. Двоих уже застрелили прямо на улице…
Я кусаю губу. Ни говорю ни слова. А Кириллович вздрагивает:
