Ознакомительная версия.
Когда-то я испытывал дикую влюбленность в двоюродную сестру. Прощаясь перед отъездом в Петербург, я умудрился поцеловать ее в губы. Чем удивил и рассмешил юную светскую львицу, а также подглядывающую за нами челядь.
Это ли мое преступление?
В Петербурге, будучи задумчивым студиозусом, я довольно часто посещал публичный дом. Одна из его нимф была особенно нежна со мной — довольно некрасивым детиной, рано начавшим лысеть, обладателем больших крестьянских рук и полных бабьих бедер. Она называла меня «доктором ее тела». Эта усердная труженица помогла мне вытравить из души недостатки подросткового и юношеского миропонимания. Я перестал встречаться со своей нимфой, когда обнаружил, что какой-то проходимец заразил ее сифилисом.
Это ли мой грех?
Пять лет работал хирургом в Смоленске. Затем решил попробовать себя на стезе судового медика. Чтобы получить назначение на новейший броненосец «Кречет», мне пришлось просить батюшку нанести визит одному знакомому вице-адмиралу.
Это ли моя вина?
Не играл в карты, не пил ведрами водку. Из приятных времяпрепровождений предпочитал чтение и охоту на уток. Охотился вместе со старшим братом Митей и его черным терьером со смешной кличкой Булька в лесах Смоленской губернии. Ни разу в жизни не целился ни в оленя, ни в кабана, ни в медведя. Стрелять в млекопитающих — увольте, развлечение не для меня — слишком уж похожа наша анатомия.
— И матросов я стольких покалечил, — продолжал изливать душу Гаврила. — За дело, думал, покалечил. Да какие могли быть дела!.. Я переменюсь, клянусь своей грешной жизнью! Ты слышишь, доктор? Ведь теперь я знаю, каково оно в аду. Поэтому я переменюсь во что бы то ни стало. Боюсь, уже поздно, но… С каждым шагом… Я иду и прошу: «Господи, прости! Господи прости!»
Очень хотелось мне отмолчаться, но Гаврила, думается, ждал каких-то слов.
— Господь наш милостив, он всех прощает, — ответил я.
— Доктор, как думаешь… мы… кгм… вернемся когда-нибудь домой?
Это ты попал в точку, боцман! Я и сам много раз ломал голову: существует ли возможность совершить путешествие через мировое пространство в обратную сторону? Дело в том, что сообща мы ни разу не обсуждали этот вопрос. Полагаю, каждый из нас мечтал снова ступить на родную землю, но мечтал молча, дабы не травить душу товарищам цианидом ностальгии.
Все наши усилия вчера были направлены исключительно на то, чтобы дожить до сегодня, а сегодня — чтобы дотянуть до завтра. Вырваться когда-нибудь из-под власти «хозяев», обеспечить себя более или менее удобоваримой пищей — таков был предел самых смелых мечтаний.
Я облизал липким языком растрескавшиеся губы и ответил, как на духу:
— Мне кажется, друг мой, куда вероятнее, что через версту или через две мы набредем на финиковую рощу, посреди которой окажется озеро с прозрачной водой, а в озере — ленивая форель…
— Форель! — рассмеялся Гаврила. — Ха-ха! Ленивая!
— …чем то, что мы когда-нибудь покинем этот сатанинский мир.
Гаврила цыкнул зубом. Почесал за ухом, как собака, и снова спросил: — А если бы мы захватили корабль, на котором плавают между… этими… тьфу!
— Планетами, — подсказал я.
— …между планетами, то смогли бы им управлять?
Я вздохнул. Все-таки рядовые моряки — молодцы. К слову, народ в деревнях, принадлежащих моей фамилии, до сих пор полагает, что Земля покоится на трех китах и что звезды приколочены к небу гвоздями. Матросы и унтера тоже вроде из простых мужиков будут, но вопрос умеют задать правильно, с подтекстом.
— Не знаю… — Я пожал плечами. — «Хозяева» совсем непохожи на людей. Наверное, разобраться в их машинах — это посложнее, чем управлять английскими или японскими механизмами.
Гаврила поглядел на небо. Оно было чистым, почти таким же прозрачным, как вода в озере, иллюзорный образ которого не выходил у меня из головы.
— Долго небось плыть бы пришлось. Дольше, чем до Америки! — проговорил мой спутник с мечтательными нотками в голосе.
— Дольше, дольше… — Я невольно заулыбался. Громила-боцман, успевший за жизнь натворить всякого лихого, державший в страхе матросов, размышлял сейчас о вещах вселенского характера с детской непосредственностью.
— Мимо звезд пришлось бы плыть…
— Да, мимо звезд.
Насколько хватало взора, окрест тянулось унылое полотно пустоши. Царил полный штиль, и только ритмичный звук наших шагов и хриплое дыхание, вырывавшееся из пересохших глоток, нарушали гнетущее безмолвие. Ползло вверх по небосклону маленькое красное солнце, укорачивались тени цвета сепии — остальное оставалось неизменным. Иногда даже чудилось, что мы никуда не идем. Что на самом деле равнина проворачивается под нашими ногами, словно колесо под лапами наивной белки.
Поговорили о пустяках еще немного. Возможно, трата сил на разговор была непозволительной роскошью, но от дружеской беседы на душе становилось светлее.
— Представь, Гаврила, — обратился я к боцману, — в древности эта равнина была дном океана.
— Жаль, что «Кречет» угодил не в океан, — отозвался Гаврила. — Мы бы тогда дали знать, почем фунт пороху.
— А если на планете остались каналы, наполненные водой под завязку? Смог бы действовать броненосец в таких условиях?
Гаврила задумался.
— Нет, пожалуй, — ответил он. — «Кречет», один черт, цеплял бы килем по дну. Нет, в водах канала здорово проявил бы себя миноносец или крейсер.
— Если бы да кабы… — вздохнул я.
— Слушай… а что чувствует человек, когда умирает от жажды?
— Спутанное сознание, головная боль, жар…
— Доктор!
В небесах зарокотало, загремело. Мы-то с Гаврилой хорошо знали, что означает этот звук: где-то в вышине мчалась машина «хозяев». Не сговариваясь, бросились на землю. Распластались, жалея о том, что неспособны закопаться в грунт, подобно дождевым червям. И была одна маленькая надежда, что сверху нас не так легко заметить, ведь наша одежда.. — да что там одежда! — мы целиком и полностью обросли коростой и по цвету ничем не отличались от ржаво-коричневого полотна пустоши.
Летающая машина пронеслась на приличной высоте. Через минуту тем же курсом промчал второй летун. Обе машины, очевидно, направлялись к месту крушения «камбалы».
Мы же лежали, затаив дыхание и превратившись в слух. Лежали долго — больше часа. Солнышко пригревало спины, пыль, струящаяся над землей, щекотала ноздри. Я поднялся, когда понял, что едва справляюсь с дремотой. Что вот-вот свалюсь в глубокий сон, после которого точно не смогу заставить себя переставлять ноги.
Следом заскрипел суставами Гаврила. Не говоря друг другу ни слова, мы зашагали вперед. Было наивно полагать, что пешим ходом возможно состязаться в скорости с летающими машина ми. И все-таки приходилось сдерживать себя, чтоб не перейти на бег: очень уж хотелось увеличить расстояние между нами и «хозяевами».
Ознакомительная версия.
