Однако, как и прежде, я уловил невозможность в его движениях. Мы смертны, мы совершаем ошибки. Мы целимся, но промахиваемся; мы боремся, но терпим неудачу. Он никогда не промахивался. Он никогда не терпел неудачи. И оказывается, что человеческий мозг не очень хорошо это обрабатывает. Мы начинаем пытаться классифицировать это как что — то другое — работающий механизм, действие химической реакции, влияние гравитации. Я едва ли мог заметить какое-либо родство с ним вообще, не только потому, что он был лучше, но и потому, что он был другим.
Существо, с которым он сражался, было, по любым стандартам, грозным противником. Выше, шире в плечах, с четырьмя ударными конечностями, такой же быстрый, как и остальные представители его вида, такой же агрессивный и не испытывающий заметного страха. И все же к концу мне стало почти жаль его. Сангвиний был золотисто-красным вихрем, закручивающимся по спирали в его объятия только для того, чтобы разорвать сухожилие, разбить часть брони, выбить опорную конечность. Примарх размахивал своим длинным копьем, словно оно было продолжением его самого, сверкающий наконечник раскачивался, как звезда на фоне тьмы. Он врезался в ксеноса, расчленяя его, даже когда тот выл и трясся над ним. Я мог чувствовать смятение внутри этой инопланетной оболочки, постепенное осознание того, что на этот раз ему не победить, что такая жалкая участь ожидает каждого из ее собратьев. Возможно, он не был способен на такое воображение. Возможно, я просто проецировал то, что почувствовал бы, если бы меня каким-то образом пересадили в это отвратительное тело. Но я бы не винил его, если бы оно начало рыдать. Я и сам был близок к этому, просто наблюдая за тем, что мог сделать примарх, когда с него снимают оковы. Как и прежде, у меня сложилось четкое впечатление, улавливаемое сквозь паутину крови и запёкшейся крови, что Сангвинии на долю секунды отстранялся от всего остального, что он извлекал видения из будущего и принимал их на себя.
Что мы здесь создали? Что выпустили на волю? Он был на нашей стороне, и мне следовало бы радоваться этому, но невозможно было чувствовать радость, наблюдая за тем, что он делал, когда получал свободу. Конечно, никто из его генетических детей не стал бы возражать — все они были заняты одним и тем же. Насколько я знал, я оказался единственным не членом Легиона, наблюдавшим за всем этим, единственным беспристрастным свидетелем массовой бойни. Все остальные были частью процесса, винтиком в машине.
Я посмотрел вверх. Я сделал это в основном для того, чтобы отвести взгляд от масштабов бойни, хотя бы на мгновение. К тому времени я уже смотрел в магнокуляр своего шлема, чтобы лучше видеть всю картину сражения. Только когда поле зрения расширилось, проносясь над головами сражающихся бойцов, я увидел, что я был не совсем единственным зрителем. Хребет продолжал подниматься на северо-запад, слегка нависая над широким плато, когда он изгибался, прокладывая себе путь через бесконечные горящие джунгли.
Я увеличил масштаб до предела возможностей моей системы, но все равно было трудно получить четкое исправление. Весь ландшафт был охвачен огнем, погружая землю в наполненную копотью тьму и заслоняя молочно-белые бури над головой. Все, что я мог видеть на таком расстоянии, было нечетким месивом, поскольку механические духи магнокуляра пытались сфокусировать изображение. Тем не менее, я кое-что разглядел. И я знал, что это было — по крайней мере, я думал, что знал.
Одинокая фигура, стоящая далеко в стороне от гущи боя, окруженная вспомогательным отделением из четырех человек. Точно так же, как раньше. Я не мог разглядеть ни одной эмблемы, но я мог достаточно хорошо различил доспехи Астартес, и у меня возникло предчувствие, что, что бы еще ни было начертано на этих темно-красных наплечниках, глаз в пламени являлся частью изображения. Он наблюдал, точно так же, как и я. Никакого движения, никакой попытки помочь своим боевым братьям, просто то же пристальное наблюдение, которое я видел в боевом корабле на Илехе.
Им поручено присматривать за своими братьями.
Но зачем? Что они вообще могут увидеть в этом водовороте тел? Если и имели место какие-либо «нарушения дисциплины», я не смог их обнаружить. Никто не смог бы этого сделать.
Я повернулся к Энарио.
— Ты можешь доставить меня туда? — спросил я.
Он посмотрел на меня так, как будто я сошел с ума.
— Это невозможно, — пренебрежительно ответил он.
Он был прав. Я понял это, как только задал вопрос. Однако я все еще мог бы надавить на него, попытаться найти какой-нибудь способ подобраться хоть немного ближе, если бы небеса не раскололись на части и не вспыхнули с новой яростью. Облака разорвались, разорванные жесткими ударами телепортационных лучей, разрывающих реальность. За ними последовал гром новых воздушных десантов, когда боевые корабли подошли гораздо ближе, чем раньше, чтобы сбросить свой смертоносный груз.
Все было мастерски скоординировано. Первая сокрушительная атака, чтобы прорвать линии обороны противника и связать их в напряженных боях, чтобы ослабить их сверхъестественную способность предсказывать предстоящие атаки, затем вторая волна, обрушенная прямо на поле боя. Новоприбывшие были облачены в доспехи цвета светлой кости с яркими украшениями и гребнями на шлемах. Их боевые корабли парили над плато, непрерывно стреляя, в то время как их пассажиры выпрыгивали из открытых дверей. Казалось, что они делали это десятилетиями, две силы, багровые и белые, нанесли удар по уже пошатнувшемуся врагу.
Я услышал, как слуги вокруг меня начали что-то срочно говорить в свои комм-бусины. Конечно, все это говорилось на боевом наречии Легиона, так что я мало что из этого понял. Однако одна фраза запомнилась, поскольку она много раз упоминалась на брифингах миссии. Даже эти закаленные воины, привыкшие ко всем видам экстремальных переживаний, оказались взволнованы происходящим.
Я тоже был одним из них. В конце концов, это и была причина, по которой я пришел. Чтобы увидеть это. Стать свидетелем этого единственного человека, единственного члена этого необыкновенного братства, который затмил Ангела.
И вот я увидел его впервые, он устремился вниз, как падающая звезда, из своего транспорта, с мечом в руке, его знаменитые Юстерианцы шли с ним.
— Хорус, — выдохнул я, наблюдая, как он немедленно вступает в бой и прокладывает себе путь к брату. — Магистр Войны.
Возможно ли сравнивать их? Невозможно. Они оба, по всем практическим соображениям, настолько выше обычного, что практически не поддаются описанию. Когда сражение закончилось, и мы вернулись на флот, я провел не мало
