– Сынок, все в порядке? – Она непроизвольно попятилась, стараясь увеличить расстояние между собой и сыном.
Шаг назад. Еще шаг. И еще!..
И почему-то оказалась рядом с Патриком, хотя он не сдвинулся с места – все так же сидел на табурете у кухонного стола. Он медленно поднял руки и поднес ладони к ее лицу.
– Сынок, что ты?.. – Милене сделалось страшно-страшно.
Она хотела отвернуться, но не смогла, как не смогла закрыть глаза, чтобы не видеть леденящей бесконечности, обрамленной длинными, почти что девичьими ресницами Патрика. У нее под ногами разверзлась бездна и…
…Милена, сидя за столом, ела омлет, приготовленный сыном. Вкусный омлет. С сыром и грибами. Патрик сидел рядом и весело рассказывал историю о парне из клуба филателистов, в который он ходил по вторникам и четвергам после уроков. Где-то далеко, на краю сознания, шевельнулась мысль о ветчине из холодильника, вот бы достать, сделать бутерброд… Взгляд ее привлекла дыра в линолеуме. Это ведь нож упал, еще бы чуть – и палец долой, а потом… Она хотела спросить у Патрика, что происходит и…
…Милена стояла в прихожей и смотрела на сына, накручивая на палец золотистый локон.
Хотела у него что-то спросить, но не помнила что. Значит, что-то неважное.
Патрик подхватил с полки расческу, забытую однажды Краем. Между зубчиков застрял один-единственный отблескивающий серебром волос. Расческа исчезла в кармане пуховика сына.
– Я скоро вернусь. – Патрик застегнул змейку до самого подбородка. На ногах у него чернели зимние ботинки, на голове – вязаная шапка на флисе. – Я люблю тебя, мама.
Она рассеянно кивнула, а когда за сыном захлопнулась дверь, вернулась на кухню и открыла окно, за которым вовсю бушевало жаркое лето.
* * *
Лютый холод.
Только что на мне волосы тлели, а теперь я воткнулся мордой в сугроб, а филейную часть мне обдувал ветер.
Вытащив лицо из снега, я в очередной раз изумился изобретательности злодейки-судьбы. Мало того что не скупится на «подарки», так еще и не любит повторяться. Из огня да в полымя? Как бы не так! Я оказался где-то далеко от Киева, и очагов возгорания рядом не наблюдалось. Да и гореть тут было нечему. Куда ни кинь взор – везде замерзшая вода: мягкая замерзшая вода – снег, твердая – лед. И не то что ни одного дерева, – даже травки куцей нет. Мха бы какого на камне да лишайников пару грядок – а вот болт без нарезки. Камней, кстати, тоже замечено было ровно ноль штук.
Только громадное яйцо оживляло собой пейзаж. Яйцо всего-то метров пять высотой. Из него получился бы чудный омлет. Хотя, даже побывав внутри Лона, я так и не понял, есть там хоть что-нибудь. Обхватив себя руками, я поднялся. В этот момент с хлопком – так самолет преодолевает звуковой барьер – Лоно исчезло. Меня толкнуло туда, где оно только что возвышалось над белой равниной, и я едва удержался на ногах.
– Куда?! – сорвалось с обветренных губ.
Лоно было единственным моим средством передвижения. Из Тюрьмы вне миров и времени оно забросило меня… куда? Если учесть, что Тюрьма состояла из моих страхов и подчинялась моим желаниям, то… Когда начался пожар, я захотел оказаться в самом прохладном месте на Земле. На полюс холода Оймякон не похоже, якутов нет, вообще нет следов цивилизации. Так, значит, меня закинуло аж в Антарктиду? Сколько тут градусов мороза бывает? Если не изменяет память, я где-то читал, что минус девяносто. То-то я перестал потеть. Да так перестал, что захотелось обратно, поближе к огоньку пожара.
Если я хочу вновь обнять сына и увидеть бывшую жену, надо отсюда выбираться.
Во-первых, ликвидатор вряд ли обрадовался нашему расставанию. Наверняка он отправится в погоню, ведь я в курсе его замыслов и теоретически могу помешать их осуществлению. Правда, практически я, скорее всего, стану ледышкой в течение следующих минут пяти. Но мальчик, фанатеющий от Микки Мауса, вряд ли об этом знает.
В армии меня учили, как сохранить не только свою жизнь, но и здоровье. С чего такая забота? Все просто, без сентиментальных соплей: раненый и больной менее эффективен в бою, чем тот, у кого ничего не болит. Максимку Краевого заставили быть устойчивым к любым стрессам. Прыжок с парашютом – стресс, потому что организму страшно, потому что человек не должен падать с огромной высоты, это противоестественно. Но инстинктивный страх можно уничтожить – после полусотни прыжков ты роднишься с высотой, ощущаешь себя чуть ли не птицей. И тогда тебе дают перед прыжком кубик Рубика и велят собрать, пока падаешь. Зачем? Просто оказаться в опасной для жизни ситуации – это ерунда, это происходит сплошь и рядом. А тебе, воину, надо решить поставленную командиром задачу. И это уже сложнее. Сколько ни пытался, у меня получалось собрать только одну сторону. Обычно – желтую. Наверное, это что-то значит…
Надо найти людей. Я подул на окоченевшие ладони.
Где люди, там теплая еда, теплая одежда и теплое жилье. В Антарктиде ведь есть постоянные научные станции. Станция «Восток», к примеру. Я с детства с подозрением отношусь ко всякого рода ученым, – все они вивисекторы – но сейчас готов помочь им сделать все, чтобы я не сдох от гипотермии.
Я еще раз внимательно осмотрел местные достопримечательности – снег, лед и небо над головой. Ни одного ученого не заметил. Значит, нет тут таковых, они где-то в другом месте. Выходит, оставаться здесь бессмысленно.
Обнимая себя, точно девственницу, раздумывающую, совершить ли ей акт прелюбодеяния, я двинул прочь. Куда? В самом верном направлении, если не знаешь точного маршрута, – куда-нибудь подальше отсюда. Под ногами похрустывала замерзшая вода. Жаль, что пиджачок не на меху, а модные брюки клеш не на синтепоне. И галстук в горошек не шерстяной с начесом…
Говорят, пар костей не ломит. Даже с очень сильным морозом справиться проще, чем с жарой: можно бегать-прыгать, собирать хворост для костра, можно построить шалаш или небоскреб, кому что больше нравится. А вот с пышущим с небес и из-под ног жаром пустыни бороться невозможно – каждое твое движение вызывает дополнительную потерю влаги. Ты, существо, состоящее на восемьдесят процентов из воды, тупо усыхаешь с каждым выдохом. Единственный вариант – лечь под навес из парашютного нейлона и ждать «вертушку»… Примерно так я себя успокаивал, дрожа от лютого холода. Нечего тут было жечь. И не то что небоскреб, – сельский сортир не построишь по той же причине: нет досок, бревен, веточек и прочего строительного материала. Только лед вокруг со снегом – и ничего больше.
Мне бы сейчас ТЗК, он же теплозащитный костюм: комбез на синтетическом утеплителе с рукавицами, шапка, сапоги-бахилы, меховые унтята… И не помешал бы НАЗ, он же носимый аварийный запас, который выдается членам экипажей «вертушек». Только вот незадача – я не член. Но помечтать-то можно? Вода, сублимированная жратва, сухое горючее, проволочные пилы, иголки с нитками, рыболовные снасти, ветроустойчивые спички, аптечка… А еще – мачете, компас, фонарь и всякая сигнальная хрень для привлечения внимания… Нет, пожалуй, хрень мне не нужна, не хочу я наводить на себя ликвидатора, этого малолетнего убийцу-путника. А вот радиостанция пригодилась бы…
