Мила таращит на меня карие чайные блюдца:
— А зачем меня убивать?
— Мне-то откуда знать? Может, за наследство, может, месть или еще что. На квартиру вашу никто из родни не метил?
Девчонка отмахивается:
— Да нет же! У нас всех родственников — я же говорила, тетка под Брянском где-то. И она старенькая уже.
Так. Значит родственные связи отпадают Но вот что смерть Сербина и нападение между собой крепко связаны, зуб даю! Я же бывший розыскник, а не хвост собачий. В чем же дело? Шпионаж в пользу танзанийской разведки?
— Этот тебя про что-нибудь спрашивал? Про документы, карты какие или вообще?
— Нет, нет. Он, как я дверь открыла, ни слова не сказал. Сопел только и ругался…
— Слушай, Лю… э… Мила. Такой вот вопрос к тебе.
Девчонка отрывает взгляд от изучения висящего напротив нее полотенца:
— Да…
— С отцом перед тем, как он… ну короче, что необычное происходило? Может не необычное, а такое, что не каждый день случалось?
Мила морщит лоб, старательно вспоминая:
— Да нет, вроде бы. Все как обычно было… Хотя…
Пауза затягивается, но я не тороплю. Не хватало еще сбить с мысли.
— У меня по четвергам курсы компьютерные в райцентре, — с заметной гордостью произносит пигалица. — Домой поздно возвращаюсь. Отец когда пропал, — шмыгает носом, — как раз четверг был. Я в девять вернулась, его не было уже. А на столе посуда грязная. Тарелки, вилки. На троих, получается. В общем, гости были, но не его друзья, это точно. Водка дорогая очень. И не допили. А наши такую даже на праздники не берут, а то, что берут, вытряхивают до капли. И пакеты из «Великой Кышени» были.
Ага. Уже теплее. Супермаркета в Русе вообще нет, никакого. Ближайший этой сети — в райцентре. Занятно, блин. Пришли, значит, к дяде Вите гости залетные, попили водки, закусили колбаской… А под утро его мертвым нашли. На улице.
Собственно не он сам по себе, мелкой бандоты у нас, что крыс на помойке, а веревка. Белая и совсем не пушистая. Которую ночной гость прихватил с собой, чтобы повесить девчонку… Не ограбить, не изнасиловать, не прибить ненароком, чтобы не мешала. А целенаправленно убить.
Нет, можно, конечно, провести базовые оперативные мероприятия: прогуляться по ночным точкам, поспрашивать обслугу, побывал ли там Сербин, а если да, то когда и с кем. Поселок маленький, все здесь друг друга знают. Вот только мне весь этот цирк с конями и даром не сдался. В Русе такой как я, пришлый, без связей или группы огнестрельного сочувствия за спиной — никто. Звать которого — никак. Встать на пути у местных бандито-гангстерито, у которых, если верить прошлогодним сводкам наркоконтроля, в таких, как этот, райцентрах собственный замкнутый цикл производства и сбыта — проще сразу повеситься. Как раз и петля имеется. Вон, болтается, сука…
Но все-таки интересно, чем же эти тихие как мыши Сербины так окружающим-то поднасвинячили, да еще всей своей неполной семьей?…
— Витя, слушай, — слова Милы, похоже, уставшей от моего молчаливого сопения, путают мысли. — Значит правду говорят, что ты десантник? И в Югославии воевал?
Честно скажу, от такого вопроса я впадаю в ступор. Какой, нахрен, десант?! Какая, нахрен, Югославия?!
— С чего взяла?
— Ну ты, — мнется Мила, — с этим дрался, прям как в кино! Наши парни по-другому совсем… И про тебя говорили… — она смущенно замолкает.
Второй раз за сверхраннее утро краснею. Вот это картина была, когда я голяком ногами махал. Даже не маслом, а гуашью по штукатурке… Сталлоне с зависти подох бы.
— Это я в детстве фильмы с Джеки Чаном любил. Вот и нахватался. А десантник из меня паршивый. Бутылки об лоб не бью, кирпичи головой не ломаю… И вообще я в нее пью и кушаю…
Дурацкая шутка все же немного разряжает ситуацию. До смеха, конечно, далеко. Но хоть заулыбалась. И тут же, прогнав бесследно улыбку, спрашивает:
— Так что же мне теперь делать?
Тоже мне, бином Ньютона. На этот философский вопрос у меня даже ответ есть. Правда, не полный. Всё никак не могу решить, что делать «ей», или что делать «нам». Но первый шаг несложен.
— Спать ложись, что еще сделаешь? Часов до восьми. Второй раз не сунутся, не дураки. Милицию вызывать смысла нет. Ночью они приедут только если мэра убьют, или там, агрофирменного директора. А если и приедут, мы им что, веревку покажем со скотчем? Засмеют. (А когда отсмеются, то непременно зададутся вопросом, не имел ли место факт сексуально-полового сношения гражданина Верещагина, ранее привлекавшегося по очень интересной статье, с несовершеннолетней гражданкой Сербиной?)
— А утром что?
Вот же настырная какая, блин. Всё тебе разжуй и в рот… положи. А что я положу, ну то есть, расскажу, если и сам не знаю? Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Ну и озвучивать, соответственно…
— Утром тебе надо будет валить отсюда как можно дальше и как можно быстрее. Одна тут пропадешь.
Про то, что пропадет она в смысле прямом, а не переносном, я уточнять не стал. И что ей ни одна собака ни из милиции, ни из прокуратуры не поможет. Про наше гребаное СБУ я вообще молчу. Не стоит девчонке сон портить.
— Куда я свалю, Витя? — Мила смотрит на меня жалобными глазами, — у меня денег ни копейки…
Радость-то какая, обосраться и не жить! Хотя, ради того, чтобы нас с ней разделяло с полтысячи кэмэ, я готов не то что последнюю рубашку, но и почку продать!
— На дорогу тебе наскребу. До зарплаты стрельну у ребят. Ну и если какие побрякушки есть, тоже бери. Лишними не будут. К цыганам не подходи, всё в ломбарде сдашь. Там тебе без паспорта всю цену не дадут, но хоть относительно честно. Кстати, о паспорте. Документы все свои собери. И не забудь, когда уходить будем.
