На вторую ночь мы отправились совершать диверсию. Надо сказать, это было полнейшим безрассудством, мы понятия не имели, какими датчиками охраняется их база, как дежурят часовые, есть ли камеры. Но Казак был, то ли азартным, то ли храбрым до безрассудства, то ли дураком. И мы пошли. Как ни странно, но всё нам удалось. Вертолётная площадка была частично разрушена взрывом, а также пострадал склад техники, в том числе и тех самых беспилотных аппаратов, которых все боялись. Потом, конечно, охрана нас заметила. Но среагировала с небольшой задержкой, наверное, поверить не могла, что такое возможно.
А теперь везение закончилось. Это понимал я, это понимали и остальные. Мы отходили по горам, отстреливаясь от погони. Седалищный нерв подсказывал мне, что попали мы крепко. Горы, точнее, ряды каменистых холмов, не были сплошными, чтобы позволить нам медленно выбираться пешим ходом, прячась за камнями и отстреливая преследователей. Вся местность была пронизана дорогами, шоссе и просто тропами, которые можно перекрыть, поставив огневые точки в нужных местах. А двигались они быстрее нас. Уже дважды мы закладывали крюка, чтобы не нарваться. Требовалось всего-то пересечь несколько метров дороги, но там уже стояли броневики с пулемётами.
В коротких боестолкновениях мы пока одерживали верх, в основном, за счёт мастерства Лешего. Удалось подорвать гранатами две машины, но особых потерь они не несли, тем более, что лучше нас знали местность и действовали методично, загоняя нас в угол. Это им в итоге удалось. Нас прижали к пропасти, где мы, засев намертво, отстреливались, считая каждый патрон и прикидывая, как можно дороже продать свою жизнь. В короткую минуту затишья, мы договорились подорваться гранатами, когда враги подойдут.
Но и враги наши были, возможно, злодеями, но уж никак не дураками. Они нам такой возможности не дали. Очень скоро прилетел один из дронов (починили или получили новый), шквальный огонь результатов не дал, а может, просто не смогли пробить. Несколько небольших ракет не оставили нам выбора, небольшой каменный пятачок, позади него пропасть, а впереди враги, мечтающие порезать нас на части.
Мелькнула мысль, что можно броситься в атаку и погибнуть от пуль, это всё же лучше, чем собирать по камням свои внутренности и оторванные ноги. Но мысль эта именно мелькнула, а сразу после этого я получил страшный удар, и сознание погасло надолго.
Когда вернулась способность видеть, слышать и хоть как-то воспринимать окружающую действительность, я разглядел, что Леший лежит неподалёку, ствол его винтовки согнут в дугу, приклад расколот в мелкие пластиковые щепки, а голова отсутствует. Вокруг тела покойного снайпера камень окрасился красным.
Напротив меня сидел Казак, его куртка стала красной от крови, сквозь многочисленные прорехи виднелись кровавые раны. В руках он держал флягу с живцом, из которой понемногу отхлёбывал.
Я тоже нащупал свою флягу, там оставалось совсем немного. Я тоже был ранен, хотя и не чувствовал этого. Даже не хотелось на себя смотреть, может быть, я сейчас просто истеку кровью и умру.
Тут в голове появилась мысль: а как такое вообще случилось? Я, Казак, Леший без головы. Что мы здесь делаем? Увы, амнезия оказалась недолгой, хлебнув живца, я постепенно начал приходить в себя, а попутно возвращались воспоминания. Мы были в горах, нас окружили враги, а потом всё взорвалось. А враги?
— Пей быстрее, — раздался грубый голос позади, я хотел обернуться, но передумал, очень уж не хотелось видеть обладателя этого голоса.
Живец я выхлебал в три глотка. Стало легче, но не намного. Сейчас нас убьют? Или погонят к себе и там порежут на органы? Нужны им мои органы? Я ведь в Улье недавно. А новичков на ферму везут, будут сливать кровь и отрезать яйца. Ничего, в общем, хорошего.
Наши пленители некоторое время посовещались, потом решили всё-таки сразу не убивать. На их базе отсутствовал кто-то важный, перед кем им держать ответ за потери людей и оборудования. А мы можем хоть как-то эти потери возместить, тем более, что партию людей им не довезли. Интересно, они знают, что конвой перебили тоже мы? Если и не знают, то догадываются. Но следствие никто проводить не стал, незачем, есть два куска мяса, чья судьба никак не зависит от их прегрешений.
Скоро нас поставили на ноги и погнали вперёд. Идти было трудно, несмотря на их помощь в виде ударов прикладами. Но, к счастью, идти пришлось недалеко. Скоро нас подвели к машине. Издали донёсся обрывок разговора:
— Попрошу Ибрагима, он разрешит, яйца сам отрезать буду.
Каков хирург. А у меня тем временем подкосились ноги, и я упал в двух шагах от машины, чем вызвал поток нецензурных выражений со стороны конвоиров. Некоторое время меня со смаком пинали, но организм на боль реагировал слабо, уж точно не собираясь от этого вставать и идти. На земле рядом со мной растекалась лужица крови, а сознание постепенно меркло.
Наконец, они поняли, что пинками меня не поднять, а потому подняли сами и запихнули в машину, своим устройством напоминающую милицейский воронок. Там я снова отключился и пришёл в себя только в каком-то сарае, где сидело два десятка пленников. Все были в гражданской одежде, а выглядели, словно мертвецы. Понемногу возвращалась память. Точно. Я в плену. Скоро меня поволокут на стол, чтобы выпотрошить, где-то здесь находится Казак, скорее всего, такой же полумёртвый, как и я. Или его уже выпотрошили? Или они не знают, что он старожил?
Ко мне подсел какой-то тощий мужик с разбитым лицом и протянул кружку.
— Выпей, это живец, нам всем дают. Тебе полегчает.
Я выпил, хотя и не видел в этом смысла. Немного полегчало, зато проснулась чувствительность. Всё тело страшно ломило от ран и побоев. Но я нашёл в себе силы подняться на четвереньки и подползти к лежавшему у противоположной стены Казаку.
— Казак, ты жив?
Он открыл один глаз, посмотрел на меня и снова его закрыл.
— Казак, не спи, я протянул руку и потряс его за плечо. Видимо, это вызвало у него сильную боль, он сморщился и снова открыл глаза.
— Чего тебе?
— Да, ничего, нас потрошить собираются. Надо что-то придумать.
— Уже думал, ничего не выходит. Главная проблема, как это ни смешно, вот эта дверь. Они не стали мудрить с электроникой и повесили просто амбарный замок. Не выломать и не открыть, потому как с той стороны висит. А скоро у нас выкачают кровь и что-нибудь отрежут, мы станем ещё слабее, и шансов не останется совсем.
Он был прав, но от этого становилось ещё хуже. Я пополз к двери. Да, толстый стальной лист, с той стороны засов, а блокирует его большой замок. Тут я вспомнил, что у меня есть дар. Увы, дара моего хватило, чтобы только потрогать замок кончиками пальцев, дальше рука не проходила, да и что бы я сделал, я ведь не взломщик, а ключа нет. Нужно придумать что-то другое. Казак снова провалился в забытье, он, кстати, мог рассчитывать на быструю смерть, сказав надзирателям, что в Улье недавно, он попал сюда, но когда вернётся начальство, то это можно будет проверить, тогда его просто и без затей разберут на запчасти. Плохая участь, но уж лучше так, чем долго мучиться.
Отлежаться нам дали. Аж до следующего дня. Изредка открывали окошко в двери и давали кружку с живцом. Надзиратель при этом нагибался и внимательно следил, чтобы живца хватило всем. В их задачу входило поддерживать жизнь в пленниках, при этом оставляя их неспособными к какому-либо сопротивлению. Поэтому нужно следить, чтобы никто не выпил лишнего.
А нас следующий день, рано утром, в камеру к нам пришёл некто в сопровождении двух конвоиров с автоматами. Он был одет в белый халат, но я почему-то сразу понял, что он не врач. Медбрат, фельдшер, санитар, но не врач. Это был молодой парень примерно моих габаритов, а на лице его застыла гримаса ненависти ко всему живому.
Он прошёл по камере, тыкая пальцем в того, кто ему был нужен. Чем при этом он руководствовался, оставалось загадкой. Может, желанием своей левой ноги, а может, графиком, который помнил только он сам. Отобрали шестерых, среди которых были и мы двое. Казак, немного пришедший в себя, попытался сопротивляться, но конвоиры тоже были не лыком шиты, уже через секунду его сбили с ног и принялись пинать, пока плюгавый «доктор» их не остановил.
