вынес центрального бойца за пределы площадки и присел, пропуская над головой кулак китайца. Разгибаясь, Степан ударил китайца в бок и чуть не отбил руку. Такое впечатление, что по бетонной стене вмазал. Хорошо хоть, что не в полную силу бил. Неожиданно, однако. Мышечный каркас китайца прочностью и твёрдостью не уступал бетону, но сам он был лёгким и отлетел метра на полтора.
Это дало Степану возможность разделаться со вторым противником. Мощный хук левой послал парня в нокдаун. Теперь можно было сосредоточиться на китайце, который уже кинулся в атаку. Степан встретил его двоечкой по перчаткам, не дав сократить дистанцию, и отступил на шаг. Встретил продолжающего атаку китайца толчком ноги в грудь. Не ударом, бить этого «шаолиньца» было бесполезно, а мягким толчком, отбросившим более лёгкого противника почти на метр.
Китаец снова пошёл в атаку, намереваясь осуществить захват, но Степан оперативно ушёл в сторону и резким взмахом ноги подбил его сзади под колени. Теперь оставалось только чуть подправить падение противника, что Степан и проделал, ткнув его перчаткой в подбородок. Не сильно. Нокаутировать китайца Степан не планировал. Вредно это для здоровья. И тот оценил.
Брякнулся он основательно, но, легко вскочив на ноги, больше атаковать не стал. Вежливо поклонившись, китаец стянул перчатки и начал разматывать бинты.
Поскольку бой был совсем коротким, вспотеть Степан не успел, но в душ пошёл вместе со всеми.
– Джен, непробиваемость вы в Шаолине нарабатывали? – спросил Степан у китайца.
– Нет. Такой мышечный каркас, как у шаолиньских монахов, очень сильно утяжеляет фигуру и замедляет движения. Танк хорош против другого танка. Он может остановить врага, снести его с дороги, но для более тонких и изящных действий ему не хватает подвижности. У меня тоже имеются мышцы, – китаец напрягся, чтобы прорисовались «кубики» на животе. – Но это не броня.
– Как не броня? Я ведь об вас чуть руку не отбил. – Степан покрутил в воздухе кистью правой Руки.
– А вот так! Тут совсем другой принцип задействован.
– Какой?
– Самовнушение. Я представляю себе, что моя кожа обладает твёрдостью камня, но при этом остаётся подвижной. Долго такое состояние не продержать, но на несколько минут меня хватает. А в бою несколько минут – это очень большой срок. Там обычно всё решают секунды.
– И долго вы этому учились?
– Всю жизнь.
– Этому можно научить?
– Я могу научить вас входить в состояние самадхи.
– Это я и сам умею.
– Тогда я вам не помощник. Дальше вы должны работать со своим телом самостоятельно. Человеческое тело способно на очень многое. Но не все умеют им управлять. У вас движения очень точные, красивые, внутренние потоки силы сопротивления не испытывают, значит, потенциально вы на это способны. Попробуйте, я думаю, что у вас должно получиться.
Потом они вместе пошли в кафе обедать. Там их отловил Александр. Он целенаправленно искал Степана, чтобы обрадовать:
– Нашли мы твоего лысого, так что можешь вечером домой ехать. Кондратьев Алексей Петрович, 1978 года рождения, без определённого места работы, неженатый. Прописан он в Пскове, но там уже давно не появлялся.
– Повязали?
– Нет, оставили там, где нашли – в отделении отоларингологии Мариинской больницы. Он уже не ходячий, и врачи говорят, что шансов нет. Его туда вчера скорая помощь привезла. Ты всё верно предположил, саркома горла у него. В последней, четвёртой стадии. Как ты это определил?
– Подкашливал он очень характерно. Мне уже доводилось слышать такой кашель, его трудно спутать с простудным. Там охрану хоть поставили?
– Зачем? Он совсем плох, врачи говорят, что уже не операбелен. Хорошо если пару дней проживёт. И не расскажет уже ничего, так как говорить больше не может. Там опухоль почти с кулак размером прямо на голосовых связках. Если хочешь, можешь съездить попрощаться. Но не затягивай с этим.
– Я прямо сейчас поеду. В какой он палате?
– В седьмой, если в реанимацию не забрали.
– А лечащий врач кто?
– Герасимов Виктор Александрович.
– Да, последний вопрос, как вы там представлялись?
– ФСБ.
– Логично, мог бы и сам догадаться. Всё, приятного аппетита, я поехал.
Припарковав машину на Литейном проспекте, Степан уверенно зашёл в проходную, махнул перед носом охранника пропуском в банк и, миновав вертушку, вышел во внутренний двор. Нужное ему отделение располагалось в главном корпусе. Там в ординаторской он нашёл лечащего врача.
– Вы Герасимов?
– Я.
– Виктор Александрович, наши сегодня у вас уже были, но у меня появилось несколько дополнительных вопросов. Где мы можем поговорить?
– Пойдёмте в мой кабинет.
– Что вы можете сказать о состоянии Кондратьева и характере его заболевания? – спросил Степан.
– Состояние тяжёлое, близкое к критическому. У него четвёртая стадия саркомы гортани, сожжена большая часть слизистой, метастазы в лёгких и печени.
– Это операбельно?
– Такая операция стоит больших денег. Медицинская страховка, которой, кстати, у Кондратьева нет, её не покрывает. Но даже если бы это всё имелось, операция всё равно была бы бессмысленна, так как у него скоро откажет печень.
– И ничего нельзя сделать?
– Боюсь, что ничего. Слишком поздно его к нам доставили.
– Говорить он может?
– Иногда пытается. Но ничего не понятно.
– Я хочу его увидеть и попробовать поговорить с ним.
– Пойдёмте, я вас провожу. Если он не спит, можете попробовать поговорить. Но не долго. Он очень слаб.
Лысого Степан узнал с трудом. Когда-то красное лицо пожелтело и осунулось, нос задрался, щёки ввалились. Белки глаз тоже пожелтели. Кондратьев не спал. И Степана узнал сразу. Испугался. Даже попытался отодвинуться.
– Оставьте нас одних, – попросил Степан врача, придвигая к кровати стул. – Я к вам потом загляну.
– Ну, здравствуй, Алексей, – сказал Степан, когда за врачом закрылась дверь. – Вижу, что узнал, не бойся, не трону я тебя, сам скоро помрёшь. Говорить совсем не можешь?
Кондратьев кивнул головой.
– Писать сможешь?
Ещё один кивок. Степан достал из кармана блокнот и авторучку. Блокнот пододвинул к Кондратьеву, а ручку вставил ему между пальцев.
– Пиши.
– Что со мной? – накарябал Кондратьев в блокноте. – Почему?
– Злокачественная опухоль в горле и метастазы по всему телу. Последствия радиационного поражения. Ты там, у чертей, радиоактивной пыли наглотался.
– А я на солнце грешил, – написал Кондратьев. – Ты пограничник?
– Да.
– Извини, я не знал, думал, конкурент.
– А конкурентов можно убивать?
– У нас жестокий бизнес. С чужими никто не церемонится.
– Это первый портал, куда ты ходил?
– Третий. Я уже больше года в этом бизнесе. Пограничников никогда не трогал.
– У тебя есть кто-нибудь, кому сообщить?
– Есть. Дочь. Сообщать не надо. Она с отчимом живёт. У неё его фамилия. Мать умерла. Передать деньги сможешь?
– Смогу, пиши адрес.
