отвисла от удивления, а Кастет вытянул вперед руку и прохрипел:
– Как?! Это мы его оттуда сюда или что?
– Все нормально, дышите глубже, никакой чертовщины тут нет. Да, это его вы нашли на аэродроме, но перед тем как получить от судьбы по заслугам, он записал на видеокамеру направленные против меня потоки лжи, а Преображенский сделал их достоянием общественности. Я хочу, чтобы вы жестоко замучили моего зятя до смерти.
– Но он и без нашего участия скоро умрет, – заметил Худя.
– Этот Моргенштейн, назовем его номер один для понимания, скоро умрет, не спорю. Но я велел профессору сделать копию его сознания, так что скоро у нас будет Моргенштейн номер два. С ним вы и будете работать, пока он не отправится следом за номером один. Потом будет номер три, четыре, пять и так далее. Вы должны сделать короткую жизнь каждого из них мучительно невыносимой.
Кастет обрадовался подобной перспективе. Он любил причинять боль и получал от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Грубое лицо светилось от восторга, а холодные серые глаза сияли от счастья.
Худя не разделял его радость. За годы дружбы он неплохо узнал приятеля и понимал, что легко может сам стать жертвой. От длительной садистской работы Кастет мог окончательно слететь с катушек и потерять берега. Он и так-то не особо дружил с головой, но пока худо-бедно контролировал себя в те редкие моменты, когда на него находило безумие. Сейчас же все разительно менялось, причем в худшую сторону, и чем это может закончиться, одному богу было известно.
В попытке избежать нежелательного сценария он впервые попробовал манипулировать Богомоловым:
– Я вас прекрасно понимаю, босс. Вы хотите утолить жажду мести, но разве она не станет сильнее оттого, что это будет не ваш настоящий зять, а подделка? Вряд ли копии будут хоть что-то помнить из прошлых жизней, а ведь вы, насколько я понял, хотите превратить мучения вашего зятя в вечность.
– Молодец, правильно соображаешь. Именно этого я и хочу. Не волнуйся, копии, как ты выразился, будут помнить все, что было с предыдущими экземплярами. Вся эта боль и невыносимые страдания намертво отпечатаются во внедряемом в каждый последующий клон сознании, при условии, что вы устроите разуму Моргенштейна ад на земле. Ну так что, устраивает вас такая работенка?
– Да, босс! – радостно рявкнул Кастет.
Худе ничего не оставалось, как изобразить на лице улыбку. И хотя он старался изо всех сил, она получилась кислой и неубедительной.
Богомолов сделал вид, что ничего не заметил. Он тоже улыбнулся и кивком показал на дверь:
– Раз мы обо всем договорились, вы свободны. Отдыхайте. Вам сообщат, когда первый клон будет готов к работе.
Богомолов дождался, когда Кастет и Худя выйдут из кабинета, достал из кармана пиджака телефон, нашел в адресной книге номер Карташова и нажал на пиктограмму вызова.
– Вы на месте? – уточнил он, услышав знакомый голос.
– Да, Игорь Михайлович. Готовим аппарат для копирования сознания доставленного извне объекта.
– Без меня не начинайте.
Богомолов сбросил вызов и покинул кабинет.
Лаборатория находилась на нижнем ярусе многоэтажного, уходящего далеко в глубь вечной мерзлоты главного здания исследовательского центра. Игорь Михайлович прошел по коридору до лифта, спустился на нужный этаж и остановился перед стеклянными дверями. Замаскированная под датчик пожарной сигнализации компактная камера видеонаблюдения уставилась на гостя немигающим взором.
Все те несколько секунд, пока охранная система сличала полученное изображение с базой данных, Богомолов наблюдал за учеными. Герметичный бокс, в котором паутинный кокон доставили в лабораторию, стоял пустым в сторонке. Сам кокон лежал на сверкающем металлическим блеском столе внутри большого двухсекционного стеклянного куба, судя по спускающейся к нему с потолка гофрированной трубе вытяжки, тоже герметичного.
Вокруг стола столпились четверо ассистентов профессора в костюмах биологической защиты. На одной из стен куба висел белый ящик с шестью расположенными в ряд лампочками. Первая и последняя не горели. Остальные попеременно мигали зеленым и желтым цветом. От ящика к костюмам тянулись закрученные спиралью оранжевые трубки. Помощники профессора проводили какие-то манипуляции с коконом, но что именно они с ним делали, Богомолов не разглядел.
Альберт Аркадьевич с еще одним ассистентом на пару стояли спиной к входу в лабораторию перед странной на вид конструкцией из трех разноразмерных стеклянных шаров, более чем наполовину заполненных разноцветными жидкостями, хитросплетений хромированных труб и свитых в толстые жгуты проводов. Провода исчезали в широком потолочном коробе, который уходил в сторону стеклянного куба. В одной руке профессор держал щуп, в другой планшет. Оба устройства соединял длинный, синий в красную полоску, провод. Дотрагиваясь заостренным кончиком щупа до различных узлов похожей на снеговика в киберпанковом стиле загадочной установки, профессор смотрел в экран планшета и что-то говорил помощнику. Тот записывал его слова стилусом в электронный блокнот.
Наконец двери с тихим шипением распахнулись. Стуча подошвами ботинок по отполированному до блеска гранитному полу, Богомолов вошел в лабораторию.
Профессор повернулся на шум.
– Вы как раз вовремя. Мы скоро закончим последние приготовления и приступим к процессу копирования.
Он протянул щуп с планшетом ассистенту. Тот воткнул стилус в специальное крепление сбоку блокнота, сунул устройство в карман, взял измерительный инструмент в руки и понес к напольному шкафу в дальнем углу лаборатории.
Пока помощник убирал не нужное больше оборудование, Карташов встал за похожую на институтскую кафедру тумбу из светлого пластика. Она располагалась в паре метров от стеклянного куба и, судя по торчащему из наклонной панели микрофону, служила связным звеном с теми, кто работал внутри изолированного от остального помещения пространства. Альберт Аркадьевич показал на стену напротив входной двери:
– Можете пока занять одно из тех кресел. Оттуда вся лаборатория видна как на ладони.
Богомолов приблизился к профессору.
– Если не возражаете, я хотел бы не наблюдать за процессом, а непосредственно участвовать в нем. Это возможно?
– Почему бы нет. Копир отработает по заложенному алгоритму независимо от того, кто нажмет кнопку запуска. Ему неважно, сделаете это вы или я, он в любом случае скопирует сознание и запишет его на «каштан».
– А почему именно каштан? Вы так любите эти орехи, что решили в честь них назвать флешку? – улыбнулся Богомолов.
– Нет. Я вообще никогда в жизни не видел каштановое дерево, не знаю, как выглядят его плоды и каковы они на вкус. Мы говорим «каштан», потому что это слово созвучно с аббревиатурой КШТН, что означает компактный шиповидный твердотельный накопитель.
– Ах, вот оно что. Оказывается, все совсем не так, как я подумал. Спасибо, теперь буду знать.
Карташов кивнул, поправил микрофон и спросил, едва не касаясь губами черного шарика поролоновой насадки:
– Готовы?
Один из стоящих возле стола помощников повернулся к профессору. Богомолов изрядно удивился, увидев женское лицо с прямым тонким носом, высокими скулами и миндалевидными, по-восточному накрашенными глазами оливкового цвета.
