извлеченное из него наполовину человеческое тело, по непонятной причине, осталось незакрепленным. Ассистент бросился к Моргенштейну, прижал его плечи к столу. И хотя тот по-прежнему корчился в конвульсиях, угроза, что он выскользнет из кокона и свалится на пол, миновала.
Богомолов только сейчас обратил внимание, что почти треть проросших сквозь кожу живого инкубатора яиц Арахны вскрыта. Блестящая от слизи гладкая поверхность остальных оболочек внезапно покрылась темными трещинами. На каких-то яйцах их было больше, на каких-то меньше, но ни одно не осталось целым.
Тревожный писк заметно участился, поскольку пульс обреченного на смерть человека подскочил до двухсот ударов в минуту, температура поднялась до сорока одного с половиной градусов, а давление достигло критических показателей в двести восемьдесят на сто девяносто миллиметров ртутного столба.
Вены на шее и под кожей головы Моргенштейна набухли. Из ушей, носа и уголков глаз потекла густая темная кровь. Он захрипел, как будто невидимая рука сдавила его горло, закашлял, выталкивая из груди фонтаны красных брызг, и так сильно забился в припадке, что стол под ним завибрировал и задребезжал.
В отчаянной попытке удержать Ефима на месте ассистент навалился на него всем телом. То ли из-за этого, то ли просто время подошло, но отложенные Арахной яйца лопнули, и на ученого потоком хлынуло белое как мрамор потомство иномировой паучихи.
В тот же миг звуковой индикатор перестал отрывисто пищать, графики в правой половине телевизионного экрана превратились в прямые линии, а все показатели Моргенштейна упали до нуля. Измученный организм наконец-то обрел вечный покой.
Голодным детенышам требовалась еда. Сильно истощенное тело теперь уже мертвого инкубатора мало чем могло им помочь, а поэтому они набросились на более питательную пищу. Кое-кому из них удалось пропороть острыми наконечниками членистых ног плотную ткань и забраться внутрь защитной одежды другого человека.
Ученый запаниковал. Он захлопал по себе, стряхивая с потерявшего объем костюма бледных шестиногих тварей, а потом бросился к прозрачной стене и завопил, стуча по ней кулаками:
– Помогите! Вытащите меня отсюда!
Профессор оттолкнул Богомолова от тумбы.
– Только не убивайте их, они нужны мне живыми! – закричал тот, но было поздно: Карташов запустил протокол ликвидации биологически опасного объекта.
Из установленных под потолком распылителей полез зеленоватый туман. Окутанный густыми клубами мелкодисперсного аэрозоля, ассистент по-прежнему бился в стеклянную стену и молил о помощи. Постепенно его движения становились более вялыми, зрачки сузились. Лицо под квадратным шлемом поврежденного в нескольких местах костюма сильно побелело и покрылось испариной, по нему все чаще пробегали судороги.
Спустя минуту обреченный на смерть бедолага в последний раз ударил по прозрачной преграде и безвольно уронил руку. Правый глаз закатился под верхнее веко, левый помутнел и как будто покрылся желеобразной пленкой, из носа и рта обильно полезла пенистая желтоватая жидкость. Он покачнулся, всем телом навалился на стену и сполз по ней на пол с характерным скрипучим звуком.
Детеныши Арахны оказались более стойкими к нервнопаралитическому газу. Они еще несколько минут прыгали в замкнутом пространстве, как блохи в банке, гулко стукаясь о стекло, пока на них не подействовала отрава.
Карташов выждал пару минут после того, как стены куба перестали дрожать от многочисленных ударов, и включил систему вентиляции. Когда изолированное помещение очистилось от клубов ядовитого тумана, Богомолов угрожающе наставил на профессора указательный палец:
– Вы мне за это ответите! Я же просил не уничтожать ценные экземпляры, а вы что наделали?! – Он чуть ли не театральным жестом показал на стеклянную комнату, пол которой был усеян бледными шестиногими тельцами.
– Вы зря на меня сердитесь, – устало отмахнулся Альберт Аркадьевич. – Я как знал, что произойдет нечто подобное, и распорядился извлечь из яиц три дюжины детенышей. Видели боксы в руках моих помощников? Вот в них они и находились. Вы бы лучше побеспокоились о «каштане». Ваш зять умер до того, как завершился процесс копирования.
– И что это значит? Создать копию Ефима не выйдет? Или она в плане умственных способностей и восприятия мира получится неполноценной?
– Сложно сказать, я с подобным не сталкивался. Все изделия до этого получали «каштаны» с полными копиями чужого сознания. В вашем случае процесс остановился на девяносто шести процентах. Может, ничего критического и не будет, а может, позднее проявятся неприемлемые дефекты поведения. Нужны дополнительные исследования и эксперименты.
Богомолов скривил губы и пожал плечами.
– Моя команда все равно хотела этим заняться в ближайшее время, так что ничего страшного в этом не вижу. Где «каштан»?
Профессор поманил пальцем стоявшего возле копира ассистента. Тот сунул руку в углубление между двумя витками труб и что-то достал из него.
Богомолов протянул сложенную ковшиком ладонь. Ассистент подошел к нему и положил в углубление прозрачную коробочку. Под крышкой, в расположенных по четырем сторонам выступах, лежала покрытая фигурными разводами шоколадного цвета светло-коричневая капсула размером с крупный орех.
– Это и есть ваш «каштан»?
– Нет. Это желатиновая капсула. «Каштан» похож на шестигранный четырехсантиметровый шип и находится внутри нее.
– Прям как кощеева смерть в яйце, – хмыкнул Богомолов, разглядывая капсулу со всех сторон.
– Не совсем корректное сравнение. Все-таки «каштан» используется для других целей и вводится в ствол мозга через большое затылочное отверстие посредством специального пистолета.
«Знай ты, для чего мне потребовался этот „каштан“, ты бы так не говорил», – подумал Игорь Михайлович и произнес вслух:
– Ясно. И все-таки зря вы прибегли к столь радикальному способу. Раз ваш сотрудник все равно погиб, можно было попробовать другой вариант решения проблемы.
– Нет, – помотал головой профессор. – Нам бы не удалось всех переловить, открой мы герметичный бокс. Кому-нибудь из детенышей удалось бы сбежать из лаборатории, и тогда весь комплекс оказался бы под угрозой. Вы сами видели, на что способна взрослая особь, а представьте, если их будет несколько.
– Так то взрослая особь, а это малышня, – вздохнул Игорь Михайлович. – Им расти еще и расти. Неужели вы думаете, что их не смогли бы поймать до того, как они вырастут?
– Во-первых, мы практически ничего не знаем об этих существах. Может, они развиваются не по дням, а по часам. А во-вторых, на каждом ярусе каждого здания столько укромных мест, что на обыски всех закутков ушли бы месяцы, если не годы. Я не готов идти на такой риск, потому и принял единственно верное, на мой взгляд, решение.
Богомолов задумался. Он понимал, профессор прав, но все же ему было чертовски трудно смириться с потерей столь ценного ресурса.
– Ладно, – сказал он после долгой паузы. – Сделанного назад не воротишь. Хотя бы тридцать шесть экземпляров уцелело, и то хорошо.
– Я бы не был столь оптимистичен. Не факт, что все выживут.
– Перестаньте капать мне на мозги! – не выдержал Богомолов. – Я и так сегодня достаточно пережил неприятных моментов.
Он развернулся и размашисто зашагал к выходу из лаборатории.
– Но я всего лишь озвучил
