— Ещё бы, — говорит Иван. — А что со станцией?
Шакилов поднимает руку. Взявшись пальцами, расшатывает и выдёргивает зуб — лицо перекашивается от боли, багровеет от усилий. Р-раз.
Он бросает зуб на пол. Сплевывает — сгусток крови алеет на светлом мраморе пола. Белый зуб, точно кусок пластмассы…
— Фсё, — говорит Шакилов. — Маяк наша. Блин.
Поднимает руку и начинает расшатывать следующий зуб.
— А Восстания? — спрашивает Иван. — Удалось прорваться?
Шакилов молча качает головой. Убирает руку, сплевывает красным. Его куртка запачкана кровью и чем-то серым — глиной, похоже. Он смешно двигает губами, языком проверяет зубы. Потом смотрит на Ивана с кровавой ухмылкой и говорит:
— Успели, сволочи. Это тебе не салаги какие-нибудь. Они там баррикаду устроили.
— На обоих выходах?
— Ага. — Шакилов морщится: — А ну их нах. Прикладом-то за что?
Похороны нужны для живых.
Иван смотрел, как укладывают тела на платформе — ровными рядами. Спохватился, стянул с головы шапочку. Волосы грязные и давно немытые. Ветерок, приходящий из тоннелей, непривычно холодил затылок.
Мортусы — в брезентовых плащах, в белых масках на лицах. У некоторых респираторы. Зловещие, как… как и положено служителям смерти, в общем-то. Иван смотрел. Мортусы заворачивали каждое тело отдельно в пленку, заделывали скотчем. Потом закрывали брезентом. Была в их неторопливых движениях особая сдержанность, даже чопорность.
Сегодня им предстояло много работы. Одних убитых на станции больше трех десятков.
И будут ещё.
Иван слышал, что в заброшенной вентшахте у Проспекта Славы мортусы построили гигантскую печь-крематорий, чтобы сжигать трупы. Вывели подачу воздуха с поверхности, дымоход, само собой. Пятьдесят метров труба получилась. Тяга такая, рассказывал дядя Евпат, что рев пламени слышно за пару перегонов.
Но всё равно это не настоящий крематорий, потому что кости не сгорают. Для этого нужна температура гораздо выше.
Поэтому в тоннельном тупике за станцией Проспект славы мортусы складывают обожженные, голые костяки один на другой. И теперь их там тысячи. Целый город скелетов.
А будет на тридцать с лишним больше.
— Приготовиться отдать последние почести, — глухо скомандовал главный мортус, когда все тела приготовили в последний путь. — Минута молчания в память о павших. Сейчас.
Иван склонил голову. Тишина расползлась по станции, поглощая отдельные очаги разговоров и шума.
Василеостровцы, адмиральцы, невские, с Гостинки, наемники — все стояли и молчали. Вот что по-настоящему объединяет людей, подумал Иван. Смерть.
Я хочу домой. Иван стоял, ветерок обдувал затылок и шею.
Я. Хочу. Домой.
— Минута закончилась, — сказал главный мортус. — Прощание закончено.
Иван надел шапку, посмотрел, как уходит в тоннель караван мортусов. Потом двинулся к своим.
Жрать охота, просто сил нет.
* * *
Над железной кружкой с толстыми стенками поднимался пар. Иван втянул его ноздрями — влажный, горячий — и поднес кружку к губам. Аккуратно отхлебнул, стараясь не обжечься. Кипяток, едва-едва, на самой границе чувствительности, отдавал сладостью. Стенки кружки не горячие, особая технология времен до Катастрофы — двойные, между ними вакуум, он не проводит тепло. Когда-то давно, когда ещё был жив Косолапый, Иван нашёл кружку в заброшенном супермаркете среди других полезных вещей. Складной топор. Термос защитного цвета. Оранжевые футболки.
Ещё там был огромный глобус из жёлтого камня. Иван тогда провёл пальцами по гладкому боку Земли. Названия городов, которых больше нет. Нью-Йорк, Мехико, Буэнос-Айрес, Сантьяго-де-Чили. Тверь, Бологое, Нижний Новгород. Москва. Магазин для путешественников, сказал Косолапый. Вернее, для тех, кто хочет почувствовать себя путешественником — сидя при этом дома.
Да, Москва…
Что-то не спешат москвичи на помощь к бордюрщикам, а? Иван хмыкнул. Ещё бы.
После взятия Маяка прошло пять дней. Бордюрщики отбили все атаки Альянса и даже пытались контратаковать. Что они там орали в прошлый раз? Иван поморщился. «Царь Ахмет предлагает вам сдаться, питерцы! Тогда вас пощадят». Ага, держите карман шире. На самом деле — патовая ситуация. И ещё чай, блин, закончился.
Иван отхлебнул ещё, поставил кружку на пол. После трех дней боев команду отвели отдохнуть на Невский. Иван обмакнул галету в кружку, откусил кусок размокшей пластинки, начал жевать.
Кружка кипятка, крошечный кусок сахара и пара твердых, как мрамор, галет — главное солдатское лакомство.
А кому-то и этого не досталось. Иван снова вспомнил похоронную церемонию.
— Я нашёл способ, — сказал Сазон.
Иван с усилием проглотил недожеванный кусок, повернулся к другу.
— Какой ещё способ? — он даже не сразу сообразил, о чём Сазон говорит. В мыслях всё ещё было прощание с мёртвыми — тела, обмотанные скотчем, минута молчания. Стаканы с сивухой, накрытые галетами. Иван хотел почесать лоб, но обнаружил, что в правой руке надкушенная галета. Почесал левой. — А! Ты про Площадь Восстания, что ли?
— Газовая атака, — сказал Сазонов.
— То есть?
— Смотри, Ван. Старые покрышки, например, подожжем. Поставим вентилятор помощнее, кинем провода до Гостинки — здесь короткий перегон, кабеля должно хватить. И вдуем им резинового дымка как следует. В одно интересное отверстие.
— У них же противогазы, — сказал Иван, ещё не сообразив толком, что именно Сазон предлагает.
— Что, у всех?
Иван посмотрел на него почти с восхищением. Конечно, не у всех. Дай бог там десятка два противогазов на двести с лишним человек. Женщины, дети…
И тут до него наконец дошло.
Потравить газом. Вот чёрт.
— Ну ты и сволочь, Сазон, оказывается.
— Служу Приморскому Альянсу! — Сазонов поморщился. — Извини, Ван. Что-то я устал.
Иван кивнул. Все мы устали.
— Знаешь что, друг любезный, — сказал он. — Давай ещё подумаем, а? — он услышал шаги, повернулся. — Гладыш, принес?
Пожилой диггер поставил корзину на пол. В ней лежали жёлтые теннисные мячики, старые, почерневшие от времени и потных ладоней. Кивнул. Плоское, изрезанное морщинами, как ножом, лицо Гладышева ничего не выражало. Скуку разве что.
— Ага.
— Спасибо, — сказал Иван, поднялся. — Ну, поехали. Стройся, мужики.
— Опять, что ли? — заворчал Пашка, нехотя поднимаясь.
— Не опять, а снова. Поехали! Солоха, тебе особое приглашение? Солоха!
— Иду, иду, — отложил книгу.
Тот читал полулежа, прислонившись спиной к своему рюкзаку. Маленькие очки без оправы были сдвинуты на самый кончик носа. Солоха высокий, слегка нескладный, с копной вьющихся русых волос. Он каждую свободную минуту проводил с книжкой, но предпочитал почему-то все книги с неудововаримыми названиями, вроде «Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки». Сам бы Иван такое сроду читать не стал. Точнее, однажды он попробовал, но осилил всего пару страниц.
