— Устал я от вас, — честно сказал Иван. — Правдолюбы, блин. Только вот правда вас не очень любит, я смотрю.
— Вы не понимаете!
Но Иван уже не слушал.
— Кузнецов! — окликнул он молодого мента. Тот подбежал — резвый, как собака Павлова в весенний гон.
— Командир, — Миша вытянулся. Глаза сияют. Когда же у него это пройдет? Иван покачал головой. Неужели и я когда-то тоже был таким восторженным салагой, готовым ради одобрительной улыбки Косолапого на подвиги? Нет, не был. Когда я пришел на Василеостровскую, уже никакой восторженности во мне не осталось. А Косолапый был мне друг и старший товарищ, а не идол для поклонения.
— Слушай приказ, боец, — сказал Иван. — Бери вот этого штатского и веди.
— Понял. А… куда? — Кузнецов поправил лямку автомата, огляделся.
Цивильный насторожился. Хорошее у него чутьё — как у битого носа на мозолистый кулак.
— Недалеко, — Иван дёрнул щекой. Прищурился. Глаза словно выгорели. — Отведи в туннель за блокпост, там есть дренажная подстанция. Она сейчас не работает, но это неважно.
— Что вы… х-хо… — цивильный булькнул, словно подавился.
— Отвести в ТДП, — кивнул Кузнецов. Глаза горели воинственным ярким светом. Мальчишка, елки. — Понял. Что дальше?
— Там и пристрели, — буднично сказал Иван. — Вернешься, доложишь. Действуй.
Незаметно от цивильного подмигнул молодому — понял, да? Кузнецов замер, потом подмигнул в ответ.
— Есть, товарищ командир!
Цивильный, не веря ушам, перевёл взгляд с Ивана на Кузнецова и обратно.
— Что вы… серьёзно? Я…
— Конечно, — сказал Иван. — Вы же хотели военный произвол? Вот вам произвол. В лучшем виде.
— Но я! Я от мировой общественности!
Кузнецов снял с плеча автомат и сказал деловито:
— Пошли, что ли, общественность.
Когда они ушли — цивильный брел покорно, словно только этого и ждал всю свою цивильную жизнь — Иван продолжил бритье. Настроение постепенно улучшалось.
— Споем, товарищ, боевой, — негромко запел он. Песня из фильма «Два бойца». — …о славе Ленинграда, — примерился в зеркальце, как бы взяться за левую половину лица…
И тут до него дошло.
Вот чёрт. Иван бросил бритву в кастрюлю и побежал. На ходу всунул кастрюлю Солохе в руки — тот обалдело проводил командира взглядом. Наполовину выбритая рожа Ивана заставляла встречных шарахаться с дороги. Он спрыгнул на рельсы, поскользнулся… чёрт. Выровнялся и увеличил темп. Стук сапог в тоннеле звучал сухо и тревожно.
Только бы успеть.
— Отставить! — он ворвался в помещение дренажной подстанции, остановился.
Кузнецов растерянно моргнул, опустил автомат. Он что, действительно собирался стрелять?
— Миша, — Иван вздохнул. Уперся ладонями в колени, чтобы восстановить дыхание. Мышцы противно ныли. — Ну… ты… даешь… — Иван выпрямился. — Я же пошутил! Я-то думал, ты его выведешь за пределы станции и отпустишь.
Кузнецов растерянно посмотрел на автомат у себя в руках, потом на Ивана.
— А, — сказал он. — Я… я думал. Ой, блин. Я же чуть его…
— Ничего, — сказал Иван. — Это я виноват, извини. Давай, Миш, топай на станцию, приду, поговорим. А мы тут с товарищем разберемся.
— Вы! Как вы смеете! — цивильный наконец обрел голос. Забавно, что когда его без разговоров ставят к стенке, он всем доволен. А как спасают — так сразу претензии.
— Как тебя зовут? — спросил Иван, когда Кузнецов вышел.
Цивильный поперхнулся. Потом сказал:
— Борис Евгеньевич… Боря.
Знаю я одного Борю, подумал Иван. А что, они даже чем-то похожи…
Иван протянул ладонь. Цивильный посмотрел на неё с опаской, потом Ивану в глаза и сглотнул. Неуверенно сунул руку. Иван крепко сжал, встряхнул. Пальцы у цивильного были вялые, но цепкие, словно с пружинками внутри. Иван поднял брови, хмыкнул.
— Ну будем знакомы, Боря. Извини за дурацкие шутки. Выпить хочешь? В лечебных, как сказать, целях.
— Ээ… вся мировая обще… кхм, — цивильный остановился. Почесал нос. — Не откажусь.
* * *
— …черви дождевые гигантских размеров вымахали. До двух метров и больше — и даже с зубами некоторые. Грызут землю, бетон, щебень. Дерево им вообще на разминку челюстей. И только чугунные тюбинги им пока не под силу, слава богу. А из червей всего опасней Тахометры, которые на звук шагов реагируют. Только идёшь чуть быстрей, поторопился, зачастил — и всё, прощай. Догонят и ноги оторвут начисто. Поэтому там, где они есть — на Уделке, например, все ходят медленно-медленно. Как в воде плывут.
— Фигня всё это, — сказал другой голос. — Какие к чёрту два метра? Метр, полтора от силы. Толщиной с палец примерно. Слегка бледноват, но с виду вполне обычный, как до Катастрофы были. Сам видел, ага. Чё я тебе, врать буду? Так вот, там, на станции этой, из них фарш делают и котлеты, пельмени за милую душу лепят, варят и под водочку потребляют. Вкуснота говорят, пальчики оближешь. Китайский рецепт!
Иван слушал этот треп в пол уха. После взятия Маяка его команду отвели на Невский, на отдых.
И то дело. Всё-таки с организацией у адмиральцев становится всё лучше. Нарабатывается опыт.
Ещё пара месяцев боевых действий, и будет отлаженная военная машина…
Нет уж, подумал Иван. Нафиг, нафиг такое счастье.
Он перевернулся на другой бок, не открывая глаз, потянул тонкое одеяло на голову. Голоса зудели, мешали. От давно не стиранного одеяла воняло кислым.
— А вот у нас чёрт один был, упрямей в метро не найдешь, — заговорил третий голос. — Мы ему говорим — не ложись просто так, что-нибудь твердое обязательно под зад подкладывай. Не послушал. Лёг прямо на землю. Я ещё помню, прежде чем глаза закрыть: перевернулся он на левый бок. А утром просыпаемся, подъём, умывание, утренний туалет, все дела — все встали, а он не встает. Как лежал на боку, так и лежит. Я, говорит, братцы, что-то разоспался. Нога у меня затекла. Помогите, говорит, встать. И руку тянет. Начали мы его поднимать — а он орет, как резаный. Что за притча? Откинули одеяло — мама родная! Он потому встать не может, что сквозь бедро у него червь тянется… Я как сейчас помню: выходит из земли, проходит сквозь мясо и в снова в землю уходит. Давай мы его тянуть, чтобы он внутри… не остался. Куда там. Извивается, тонкий, нам его и трогать-то впадлу…
Болтуны. Иван поморщился. Голова слегка побаливала после вчерашнего «примирения» с цивильным Борей.
Черви, значит?
Иван вздохнул, перевернулся на другой бок.
Мне бы ваши проблемы…
* * *
Нож был странный. Иван таких ещё не видел. С широким, как у топора, лезвием в виде лепестка, загнутым под углом внутрь. Тяжёлый. Рукоять из шершавого дерева хорошо лежит в ладони, только орнамент лишний. Иван примерился — да таким ножом башку можно срубить. Легко.
