— Он такой же крестьянин, как и я? — продолжал удивляться Фрол. — Как же так?
— А что, собственно, тебя удивляет, Фрол? — спросил политрук.
Смерклый замялся.
— Я не знаю… я не думал, что они могут… такими же…
— Ты думал, что немцы рождаются с винтовкой в руках и рогатой каской на голове? — произнес Зайнулов. — Они такие же люди, как и мы. Не по своей воле они начали войну. Их согнали на нее… Ты не думал, что у них могут оказаться такие же довоенные профессии, как и у наших солдат?
Мудрый Зайнулов попал в самую точку. Смерклый действительно ни разу не задумывался, что немцы такие же люди. Они тоже варят сталь и доят коров. У них тоже есть жены и дети.
Новая информация стала потрясением для Смерклого.
— Спроси его, что он выращивает? — попросил Фрол молодого лейтенанта.
— Он боится вас! — произнес Калинин. — Отойдите, пожалуйста!
— Я тоже крестья-нин! — обращаясь к немцу, сказал Смерклый, тыча себя пальцем в грудь. — Фермер!
— Фермер? — переспросил немец. Лицо его просветлело. — Я из региона Вестервальд!
— Что он говорит? — спросил Смерклый.
— Он из региона Вестервальд в Германии.
— Я из-под Вологды! Мы выращиваем пшеницу и коров!
Калинин перевел Фразу Смерклого. В ответ, немец увлеченно заговорил.
— Он тоже занимается коровами, продавая говядину и молоко, — перевел Калинин.
Немец что-то спросил.
— Он спрашивает, чем вы их кормите?
— Как чем? — удивился Фрол. — Летом — травой. Зимой — сеном. Клевер у нас сочный! Коровы его любят.
Калинин перевел, и немец вновь что-то спросил.
— Он спрашивает, какие вы применяете добавки?
— Какие добавки? — опешил Смерклый. — Никаких добавок.
— Он спрашивает, сколько литров молока в день дают ваши коровы? продолжал Калинин.
— Пять-семь литров, — ответил Фрол.
Калинин перевел. Немец улыбнулся и, гордо выпятив грудь, что-то сказал. Алексей подумал, что непросто было добиться улыбки пленного.
— Его коровы дают молока на четыре-пять литров больше! — перевел Калинин.
Смерклый оттопырил нижнюю губу. Глаза его, казалось, придвинулись друг к дружке от удивления.
— Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! — без злобы произнес Фрол. — Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!
— Он утверждает, что не лжет, — ответил Калинин.
— Фрол, все! — сказал политрук. — Иди спать! Завтра поговоришь!
— Ладно, — сказал Фрол и, повернувшись, произнес удивленно. Двенадцать литров!
Встреча и разговор с пленным глубоко потрясли Фрола. Считая немцев почти нелюдью, он даже не думал о том, что среди них могут оказаться и простые рабочие, и фермеры (как Штолль). Возвращаясь в первый взвод, Смерклый начисто забыл об обиде, нанесенной ему Николаем Приходько. После разговора с немцем о коровах, мысли его были светлы. Ему чудилось лето, их деревня и окружающие деревню поля, засеянные пшеницей.
Наконец, Смерклый ушел, и Калинин вздохнул с облегчением. Немец внимательно смотрел на командиров. Что-то щелкнуло у него над головой. Топорик, воткнутый в ствол сосны и едва различимый в темноте, покачнулся и вывалился, просвистев рядом с пленным и провалившись в сугроб. Немец удивленно уставился на темный провал в снегу.
— Ничего страшного! — заверил его Алексей, взял топорик и отложил в сторону. Политрук кивнул молодому лейтенанту, показывая, чтобы тот начинал задавать главные вопросы.
— Что случилось с вашим подразделением? — спросил Алексей. — Почему вы оказались в лесу?
Немец, назвавшийся Янсом Штоллем, вздохнул, опустил глаза и начал рассказывать.
«Это же фашист, самый настоящий!» — думал Вирский, с ожесточением глядя на обнаженную фигуру, появившуюся из мрака. Он долго ждал этого момента, потому что его руки зудели до сих пор.
Один из солдат ударил немца прикладом, и Вирский возненавидел его, так как удар должен был нанести он! На защиту нациста встал молодой лейтенант. Он позаботился, чтобы для немца нашлись теплая одежда и горячий чай. А Вирский привязал бы немца к дереву и оставил бы голышом на морозе, чтобы к утру дивные окрестности этого леса украшала ледяная статуя.
Мимо Сергея прошел Смерклый, подозрительно поглядев на него.
— Смерть фашистам! — провозгласил Вирский.
— Каково тебе без шапки-то? — спросил Фрол. — И шинель у тебя расстегнута. Простудишься!
Вирский ухмыльнулся, выставив зубы.
— Упрел я. Жарко совсем.
Смерклый протопал дальше и стал следить за разговором Калинина с пленным. Напротив, остальные солдаты начали расходиться.
Смерть! Немец должен быть уничтожен! Расплющен, размазан по снегу…
Внезапно Вирский заметил, что в ствол дерева, под которым лежит немец, воткнут топорик, использовавшийся для рубки дров. Шагнув в темноту леса, Вирский, невидимый окружающими, стал пробираться к этому дереву. Осторожно ступая по снегу и стараясь не скрипеть, он встал за деревом. Ствол был достаточно широк в диаметре, чтобы Вирского не было видно со стороны костра. Топорик торчал чуть сбоку. Сергей протянул руку и взялся за рукоять.
Зуд из ладоней мгновенно исчез. Вот что ему было нужно! Вот что требовалось, дабы развеять зуд в руках. Поганый фашист и оружие, которым его можно зарубить!
Вирский держался за рукоять топора, прикрыв глаза и наслаждаясь теплом, которое разливалось из нее. Наслаждение, испытанное им, можно было назвать экстазом. Тепло от рукояти перетекало сначала в руку, затем в голову и потом распространялось по всему телу, заставляя его вздрагивать от удовольствия.
Через несколько секунд ощущение экстаза прошло. Вирский открыл глаза.
Немец улыбался, и что-то говорил на своем лающем языке. Это вывело Вирского из себя. Немец чувствовал себя как дома! Он СМЕЯЛСЯ, находясь в плену!
Отродье!
Фашисту вторили лейтенант и Фрол Смерклый, единственный человек, который общался с Сергеем и не игнорировал его.
С лязгом сомкнув зубы, Вирский попытался выдернуть топор из ствола.
— Боже мой! Что это? — с недоумением пробормотал он.
— Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! — донеслись до него слова Смерклого. — Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!
— Он утверждает, что не лжет, — послышалась фраза Калинина.
— Фрол, все! Иди спать! Завтра поговоришь! — Это уже был узкоглазый политрук.
Вирский бешено вращал глазами от бессилия, потому что не мог выдернуть топор!
