— Ну вот… ещё одного нашего… нет.
— Это из-за меня, — повторил Влад, кусая губы. — Но я знаю… как… командир, разреши… я знаю… тут коллектор, мы прямо в тыл им выйдем… Я думал, он обвален. А сейчас посмотрел — нет… Командир…
Верещагин поднял голову. Глаза у него были страшные. Подбежавший Эндерсон вдруг сказал:
— Господин надсотник… я хочу просить разречения…
— Какого? — Верещагин повернулся всем телом, как волк. — Что?
— Я поьимайу… — американец указал подбородком на лежащего на брезенте Басаригна. — Он был ваш друк… Но… там… — он указал на здание. — Там есть льюди, не заслужившие смьерть…
— Что?! — шёпотом крикнул Верещагин. Именно шёпотом крикнул. — О чём ты?!
— Они слепи, — упрямо сказал американец. — Я буду говорьить. Пусть они сдадутса. А вы оствьите им… жизнь.
— Ты сошёл с ума, — убеждённо сказал Земцов. — Чокнулся.
— Я бил вам хорошьим офицером, — тихо сказал американец. — Мои соотьечьествинник… они неправ. Можьет бить, они даже преступники. Но я не могу отказаться от ньих совсем.
На миг всем показалось, что сейчас Верещагин застрелит Эндерсона. И никто не ожидал того, что он сказал после короткого тяжёлого молчания:
— Иди. И скажи, что я пощажу всех сдавшихся. Кроме того негра, который пытал Димку. Если он ещё жив.
— И это слово офицера? — спросил Эндерсон.
— И это слово офицера, — подтвердил Верещагин. И опустился на землю рядом с телом Басаргина. Посмотрев на него, сказал тихо: — А помнишь, Игорёк, как ты к нам пришёл? Смешной… боялся смерти… а мы тогда и не думали, что это — смерть…
* * *
Полковник Палмер — с винтовкой в руке — стоял в тени входа, в проёме баррикады. При виде подходящего с высоко поднятым белым флагом офицера полковник пошатнулся, чуть не упав — и выкрикнул неверяще:
— Эндерсон?!
— Господин полковник, сэр! — капитан отдал честь и остановился. — Я предлагаю вам: сдавайтесь! Я гарантирую, что…
— Будь ты проклят, предатель! — в голосе и лице Палмера были гнев и злое отчаянье. Вскинуть винтовку было делом одной секунды.
Подняв руки к груди, Эндерсон отшатнулся на шаг и упал, успев вскрикнуть:
— Зачем?!
— Где твой коллектор, Влад? — спросил Верещагин.
* * *
За последние три месяца ливни вычистили трубу коллектора до блеска, унеся с собой все запахи и весь мусор. Но одновременно она стала гулкой, как внутренность барабана. Оставалось лишь надеяться, что наверху сейчас достаточно шума.
Три десятка дружинников цепочкой на полусогнутых пробирались следом за Владом. Вторым шёл Верещагин. Третьим — Пашка.
Судя по всему, американцы не знали про коллектор — и вскоре выяснилась причина такой слепоты. На выходе он был загромождён упавшим ещё в июне холодильным шкафом. За шкафом слышались пальба и отрывистая ругань.
— Твою… — выдохнул Верещагин. Мимо протиснулись двое — размер трубы позволял — дружинников. Молча навалились на белую облупленную стенку…
…Неизвестно, что подумали американцы, когда из внезапно открывшейся дыры в бывший торговый зал полетели ручные гранаты, а следом посыпались русские. Оглушённые, ошеломлённые, офицеры и солдаты лёгкой и морской пехоты, тем не менее, оказали бешеное сопротивление. Между прилавков и лотков начался ближний бой.
Русских было меньше. Но атака оказалась слишком внезапной. Кроме того, яростью и решимостью — пусть и не подготовкой — они сильно превосходили «гордость американской армии».
В какой-то момент надсотник и ещё несколько дружинников перестреливались с группой морпехов с расстояния в пять-шесть метров, перебегая за прилавками — безбожно мазали и те и другие. Двое морпехов, бросив винтовки, вскинули руки; кто-то из дружинников поскользнулся на прилавке, другой отшатнулся от падающего товарища в сторону, и рослый капрал — без каски — ударил его штыком в горло. Верещагин, не успевая заменить опустевший магазин, отбросил «Калашников» и, выхватив из открытой кобуры маузер, двумя выстрелами в упор убил капрала. Почти тут же полковник Палмер обрушил на висок надсотника приклад М16; Верещагин успел закрыться рукой с пистолетом, приклад обломился, надсотник повалился на пол. Швырнув сломанную винтовку в подскочившего дружинника, Палмер выдернул из набедренной кобуры «Беретту» и получил пулю в плечо от вскочившего на прилавок Пашки, который выкрикнул:
— Вот тебе, сука! — и тут же упал, обливаясь кровью — выстрел полковника пробил ему шею. Палмер остался стоять на ногах на секунду дольше вестового — Верещагин выстрелил с пола, и полковник рухнул рядом с надсотником с простреленным черепом.
Поднял руки пулемётный расчёт в углу помещения — последние защитники. Надсотник, наклонившись над вестовым, притиснул повреждённую артерию кровью. Пашка возил ногами и зевал, глядя куда-то мимо командира сонными глазами.
— Фельдшер, тварь рваная, ты где?! — заорал надсотник. — Фельдшера сюда, скорее!!!
* * *
— Будет жить, — Близнюк вытер руки куском бинта. — Вовремя вы артерию перехватили… А вот Эндерсон…
— Он что — жив?! — надсотник встал, отталкивая санитара, заканчивавшего накладывать ему лубок на сломанную лучёвку.
— Ну блин нельзя же так! — взревел оскорблённый до глубины души санитар, пытаясь на ходу закончить перебинтовку. — Командир, стой! Ну ёлы…
Из здания выносили трупы и раненых — своих, конечно. Около стены стояли в ряд восемь пленных — трое негров, два латиноса, явный китаец и двое белых, оба — раненые. Верещагин прошёл мимо них, не глядя.
Подсотник Эндерсон лежал отдельно, в окружении своих бойцов. Он часто и мелко дышал, глядя в небо и, наклоняясь к раненому, Верещагин вдруг понял, что дождь прекратился и светит солнце.
— Не миновать мне опять сотней командовать, — сказал тихо Шушков.
— Сэр, — вдруг очень ясно сказал Эндерсон по-английски, — я хочу вас просить, — он глядел на Верещагина.
— Слушаю, Майкл, — тихо ответил надсотник на том же языке.
— Пленные… не убивайте их, — попросил Эндерсон. — Тяжело… когда отобьёшься от своих… пусть они неправы… но… тяжело… они слепые… дайте им прозреть… не убивайте их… мам, подожди, не убегай, я не хочу один… мама…
Глаза подсотника остекленели.
Верещагин выпрямился. У него страшно заболела сломанная рука.
Широко шагая, он подошёл к пленным. Негры смотрели тупо и отстранённо, но от них отчётливо пахло страхом — нечеловеческим, животным. Оба латиноса тряслись, как отбойные молотки. Китаец выглядел совершенно равнодушным. Раненый в голову уже немолодой сержант поддерживал парнишку лет 18 с простреленным бедром.
