Прошу верить моим записям! Я не сумасшедший! Мне плохо, у меня жар. Температуру я не мерил, но она очень высокая, я чувствую. Я очнулся после обморока, увидел на кухонном столе вчерашние записи и сел писать. Вчера я исповедовался бумаге и в результате сумел заснуть, и сию минуту глаза мои слипаются, но, я думаю, сегодняшней ночью виной тому не столько графотерапия, сколько повышенная температура. Быть может, мне наконец-то повезет, и я умру во сне.
24 октября. Катарсис
Зигмунд Фрейд назвал «катарсисом» один из методов своей психотерапии. В сочинении Аристотеля «Поэтика» то же понятие трактуется как «очищение», в том числе и при помощи страха. Чудо очищения произошло со мной в ночь со среды на четверг, с 23-го на 24-е октября. Засыпая, я молил провидение о смерти, а проснулся совершенно другим, жаждущим жить и наслаждаться!
Проснулся я засветло. Я спал, сидя за кухонным столом в неудобной позе, подложив руку под голову, но мышцы за ночь не затекли, и самочувствие было просто прекрасным.
Кухню и свои вчерашние записи я видел скверно, что меня, куру близорукую, нисколько не удивило. Я принялся искать очки и обалдел, когда выяснилось, что стекляшки у меня на переносице. Я снял очки, и мутная пелена спала с глаз! Я видел без очков лучше, чем до сего дня сквозь искажающие действительность стеклышки!
Я заснул в верхней одежде и в уличных ботинках, но разоблачаться и переобуваться не стал, поскольку сразу по пробуждении ощутил непреодолимо острую потребность в пище. Я чуть было не сорвал с петель дверцу холодильника.
Жмурясь от удовольствия, я съел кусок сырого мяса, слопал сырой антрекот, купленный днем во вторник в отделе «Кулинария» ближайшего супермаркета. Не пойму, отчего я раньше не пробовал есть сырое мясо, это так вкусно, не передать! Я съел замороженные пельмени из запасов в морозильнике. Они мне понравились меньше, чем антрекот, но и твердые мясные комочки в замороженном тесте имели свою прелесть, они хрустели на зубах, я их грыз и запивал простоквашей. Гораздо меньше удовольствия мне доставило поглощение сырой рыбы и постного творога, а овощи и фрукты я вообще больше не воспринимал как пищу.
Я массировал булькающий, требующий дополнительного сырья для переработки живот, а мои челюсти перемалывали последний кусочек сыра, когда раздался требовательный стук в дверь, что отделяла мою убогую келью от большого мира. Мне было совершенно все равно, кто пришел, бандиты или милиция. Пусть даже притащился человекозверь в своих мерзких лохмотьях. Слизывая с губ сырые крошки, я пошел открывать.
Это пришли бандиты. Стоило мне щелкнуть последней задвижкой, как стриженые молодчики гурьбой повалили в прихожую, оттесняя меня к коридорчику в единственную комнату. Последний запирал входную дверь, а первый в это же время схватил меня за грудки и начал орать.
Не имею возможности воспроизвести его ор, я его не слушал, не вникал в смысл. Он брызгал слюной мне в лицо, теребил одежду у меня на груди, а во мне закипала дикая злоба. Я их ненавидел, этих новых хозяйчиков новой России, где интеллигент в пятом колене вынужден влачить жалкое и бесправное существование, а этим выродкам все можно и все дозволено. Мой прадед коллекционировал живопись, мой дед проектировал Днепрогэс, отец носил звезду Героя, а этих зачали пьяные свиньи, давя клопов на грязных простынях. Я прилежно учился в школе, я корпел за конспектами в университете, а эти щупали подружек на дискотеках и лакали портвейн.
Позавчера я воспринимал налетчиков как единый смертельно опасный организм, сегодня, с трудом контролируя градус собственной злости, я их всех рассмотрел подробно.
Их пятеро, всего лишь. Ближе к окну встал прыщавый мордоворот в кожаной куртке. Возле моего дивана переминается с ноги на ногу самый высокий и самый коротко остриженный. У порога комнаты стоит, прислонившись к дверному косяку, совсем молодой парень с первым пушком под оттопыренной верхней губой. Прямо под люстрой ухмыляется узкоглазый монголоид в длиннополом пальто. Лидер банды, маленького роста и горбоносый, теребит мои одежды и орет мне в лицо. Позавчера они орали все разом, если мне не изменяет и ежели меня не обманывает память.
Бандитский лидер старше всех остальных. Ему, должно быть, за тридцать. Он выбрит чище братков, и у него на шее сбоку отчетливо видна набухшая, пульсирующая жилка.
Пишу и заново переживаю момент истины, когда вздрагивающая вблизи моего лица нежная и тонкая уязвимая жилка подсказала мне, как реализовать свою злость.
Главный бандит, горбоносый крикун, встряхнул меня особенно яро, и моя перекипевшая злоба выплеснулась наружу. Я выдохнул злобу, позволяя челюстям разжаться, я обхватил руками плечи горбоносого, обнял его, прижал к себе. Я наклонил голову, я впился зубами в соблазнительную жилку, и в рот хлынуло теплое, дурманящее, солоноватое. Больше всего я жалел о том, что некогда утолить жажду, что приходится разжать челюсти и оттолкнуть от себя горбоносого.
Мне пришлось его толкнуть в сторону молодого у порога, который опомнился раньше остальных и достал из кармана черных джинсов нож с выкидным лезвием. Едва узкое лезвие выскочило из наборной рукоятки – горбоносый на него напоролся, как жертвенный баран на шампур.
Следующим опомнился и начал действовать узкоглазый в модном пальто. Он сделал длинный шаг-выпад, его плотно сжатый кулак полетел точно мне в голову.
Я увернулся от тугого кулака узкоглазого, мои челюсти поймали его запястье, я стиснул зубы и услыхал удивительно приятный хруст.
Когда я учился в МГУ, был у нас в группе рыжий студент, паренек не от мира сего. Рыжий чрезмерно увлекался Карлосом Кастанедой и экспериментировал с разными наркотиками. Экспериментатор рассказывал, что иногда «под кайфом» мозг начинает работать в ускоренном режиме и возникает иллюзия замедления времени. Рыжий сетовал, что тело не может работать в унисон с мозгом. Он мечтал когда-нибудь победить время. Он проиграл, победили наркотики. Рыжий умер, а во мне, пережившем катарсис, воплотились его мечты и без всяких «травок»! Бандиты двигались как в замедленном кино, я же все успевал и при желании мог обогнать ветер.
Я сломал челюстями запястье узкоглазому. Все мои силы, и челюстей в том числе, увеличивались прямо пропорционально моим скоростям. Обгоняя ветер, я сеял бурю.
Я схватил пальцами сломанное запястье и выворачивал руку узкоглазому, пока она дважды не хрустнула в локте и один раз в плече. Мои зубы полоснули по его шее, я двигался быстрее самых быстрых ураганов к прыщавому мордовороту возле окна.
