Ознакомительная версия.
Какая-то женщина, одетая по-европейски, потащила ее в сторону.
– Вы что, отпустите!
Она затащила ее в магазинчик, торгующий одеждой.
– Ты что, с ума сошла, сестра? Ты куда идешь? Ты что, не видишь?
– Там мой муж!
– Там русисты! А ты в хиджабе! Как думаешь, что с тобой они сделают? Сколько людей уже так пропало?!
– Но он там. Я должна…
Женщина удержала ее:
– Он джамаатовский?
– Нет. Просто мы у друзей…
– Сиди здесь. Давай вместе посидим здесь, сестра. Русисты скоро уйдут, тогда я смогу тебе помочь.
– Но там мой муж!
– Молись Аллаху! – строго сказала женщина. – Ду’а угнетенного доходит до Аллаха сразу же. У вас есть дети?
– Нет…
– Это плохо. Мы, женщины, не можем принимать участие в джихаде. Но быть благочестивой и воспитать детей моджахедами – это и есть наш джихад…
Женщина постелила коврик посреди неразобранных тюков.
– Давай сделаем намаз вместе…
И они стали делать намаз – под глухой грохот крупнокалиберного пулемета с БТР и хлесткие щелчки выстрелов снайперов.
Вечером приехала какая-то машина, белая «Приора». Алену забрали.
Они неслись по ночной Махачкале, проскакивая даже на красный свет. Алена, сжавшись в уголке на заднем сиденье, молчала.
Они проехали Южный пост – их почему-то никто не остановил, менты их как будто не увидели – хотя там стоял федеральный БТР и светили прожектора – усиление. Алена еще не знала, что такие машины – новенькие белые «Приоры» – используют спецотряды ликвидаторов, которые действуют независимо от милиции и в которые входят люди, имеющие кровные счеты к подполью, или родственники президента и министра внутренних дел. Далеко не все в республике готовы были к тому, чтобы Дагестан жил по шариату, и свою точку зрения они отстаивали так же, как и ваххабиты – пулями. Федеральная власть даже не пыталась здесь навести порядок, она просто закрывала глаза на повседневно творящееся насилие, на «профилактику шахидизма» – групповое изнасилование вдов боевиков в РОВД, избиения, убийства, ликвидации. С детства растущие здесь дети понимали, что закон – что российский, что закон шариата – ничто, если он не подкреплен пулями. К чему все это шло, судите сами.
Потом они куда-то свернули – тут был частный сектор, где нищие, советской еще постройки домишки перемежались с роскошными коттеджами за кирпичными заборами в три метра высотой. За один из таких заборов они и заехали – тут в темноте стояли машины – «Нива», еще «Нива», старый «Паджеро» и были какие-то люди. Ее провели в холл – и тут она бросилась вперед. Уткнулась в грудь Лечи, едва не сбив его с ног.
– Ты жив… Слава Аллаху, ты жив… – шептала она.
Она не замечала вооруженных бородатых людей рядом и того, что ее Лечи так же с автоматом, заброшенным за спину. Для нее никого не существовало, кроме ее Лечи.
Прошлое
31 декабря 2010 года
Москва
Всякому моджахеду уже случалось наносить раны тем, кого он любил.
Шамиль Басаев. Книга моджахеда
После той ночи в Махачкале Алена сделала еще один шаг. Теперь она ненавидела Россию и называла ее Русней, как и остальные. Теперь у нее была другая Родина и другой народ.
На следующий день по телевизору показали видео с того дома, где они жили – их приютили друзья Лечи в своей маленькой квартирке, сказав, что нечего платить за квартиру. Там жила семейная пара, его звали Зайпулла, а ее Лейла. Лейла была хорошей мусульманкой, она научила ее готовить местные блюда, а по вечерам, пока мужчины были на улице, они уединялись на крохотной кухоньке и сплетничали. Теперь ее, обгоревшую, показали по телевизору и сказали, что это была шахидка, готовившаяся подорваться у университета…
И Алена, ставшая Зейнаб, окончательно приняла другую сторону. Она пришла к Лечи – там были и другие мужчины – и сказала, что она хочет встать на джихад, воевать так, как воюет он. Лечи нахмурился и сказал, что это не дело, а остальные одобрительно и удивленно на нее посмотрели.
Тогда же в предместьях Махачкалы, в этом доме, она встретила молодого человека, который носил бороду, не носил усов и был одет в камуфляж. Он переговорил с ней, назвал ее сестренкой и подарил несколько изданных на плохой бумаге книжек, сказав, что если она приехала в Махачкалу за религиозной литературой, то это ей будет не лишним. Книжки назывались «Талис Иблис», «Праведные предшественники» и тому подобное. Она только через год узнала, что это был Александр Александрович Тихомиров, известный правоохранительным органам как террорист и исламский экстремист Саид Бурятский. Его потом убили в две тысячи десятом в Ингушетии, и его фотографии показывали по телевизору…
В то время Алена уже жила двойной жизнью. В одной жизни она была начинающая журналистка, с большим будущим, в другой – пособница бандподполья. Правда, ей ничего серьезного не поручали – кого-то встретить, укрыть на несколько дней на квартире, что-то перевезти. Единственное серьезное, в чем она была замешана, – это укрывала несколько дней посылку, которая пришла из Ингушетии – потом пришел мужчина и забрал ее, а потом она услышала про взрывы в метро. Потом она узнала, что это был Ахмед Рабаданов.
Случившееся ее не остановило. Она не понимала, почему все так негодуют по поводу того, что случилось в московском метро, но никто не знает и не хочет знать о том, что случилось с дагестанкой Лейлой, которая учила ее готовить мясной пирог кичи. Почему никто не говорит об эскадронах смерти, рыскающих по Дагестану, о пропадающих каждый день людях. Разве это не такие же люди, не такие же граждане России – почему же мы возмущаемся только московским метро? Алена, ставшая Зейнаб, знала, почему так. Все это потому, что москвичам, жителям Москвы, плевать на всех остальных, они их даже и за людей-то не считают. Все, что находится за МКАД, для москвичей – чернь, и не более того. В этом городе красиво говорят о патриотизме, о единой и неделимой России, но при этом не желают признавать своей маленькую дагестанку Лейлу, которая виновата только в том, что кто-то настучал, сказав, что тут живут боевики. И достучаться до москвичей, донести до них слова страдающих, угнетенных, убиваемых дагестанцев можно только одним способом – показать москвичам, как это страшно.
Смертниц – Дженнет Абдурахманову и Мариам Шарипову – она лично не знала, но предполагала, что с ними сделали. Обе были вдовами погибших лидеров подполья, и, скорее всего, их задержали, доставили в отделение и изнасиловали[32]. После этого неудивительно, что каждая из них согласилась стать шахидкой.
Алена была уже в большей степени Зейнаб, чем Алена. И она уже не ассоциировала себя с русскими.
Ближе к Новому году неожиданно позвонил Лечи и сказал, что он в Новочеркасске, если она хочет, то может прилететь. Алена взяла несколько дней за свой счет и немедленно вылетела. На работе она сказала, что подвернулся дешевый тур, который не хочется упускать.
В Новочеркасске они прожили несколько дней, а потом сели на автобус.
Странный это был автобус.
Казалось бы обычный челночный автобус, какие во множестве колесят по просторам нашей Родины. На Кавказе слишком опасно серьезно вкладываться в бизнес: если не отнимут власти, то обложат данью ваххабиты. Пришлют флешку, и все дела – плати, а то сожжем. Поэтому Кавказ – одно из немногих мест в России, где сохранился челночный промысел. Им обычно занимаются женщины, ездят в Москву или в Турцию за товаром и продают. У кого побольше денег, те арендуют магазинчик на первом этаже жилого дома, у кого денег поменьше – те покупают место на рынке. Но торговки – они везде и всегда торговки, шумные, говорливые. А сейчас как грозовое облако повисло над автобусом, забитым тюками с товаром, на котором они ехали.
Это был старый советский «Икарус», осколок развалившейся империи, доживший до сегодняшнего дня чудом. Челноки закупают много вещей – и потому в задней части автобуса все сиденья были сняты, а вместо них теперь было пространство для тюков с товаром. Торговок было всего несколько, в основном молодые. Смотрели они волком. Сопровождали их двое мужчин, третьим был Лечи, и тут же была она, Алена.
Они прошли легендарный Южный КП на ростовской трассе, откупившись несколькими тысячными бумажками, и поехали дальше.
Одна из женщин напала на Алену, когда мужчины вышли, чтобы купить еды себе и женщинам в одном из придорожных ресторанов. Напала внезапно, молча и страшно, как обезумевшая кошка. Не было ни разговора, ни конфликта – ничего. Вот они сидели – и вот она бросилась ей в лицо, маленькая, легкая, но отчаяние и чудовищный заряд накопившейся злобы придавал ей силы. Алене повезло только в том, что у женщины были коротко пострижены ногти, и лицо ими расцарапать было невозможно. И она была выше и сильнее…
Товарки бросились и оторвали дагестанку от Алены. Все происходило молча, никто ничего не говорил – и от этого было еще страшнее.
Ознакомительная версия.
