— К тебе приставал? — задохнувшись от возмущения, воскликнул Альберт.
— Ну, этот номер у него не прошел, запретная зона. Я ему так двинула, что он не успел сообразить, как из вертикального положения перешел в горизонтальное. Вскоре после этого он связался с дурной компанией и потом вдруг решил перейти в мормонство.
— А к какой церкви принадлежит твоя семья?
— К епископальной, к какой же еще, по-твоему, могут принадлежать Сандерсы? Чем ближе к англиканской, тем лучше.
— И как долго он с нами пробыл?
— Восемь месяцев. Он переехал в Солт-Лейк-Сити, а через полгода опять вернулся в Голливуд. Кажется, он появлялся пару раз в вашей церкви на Оверленд-авеню, но потом нашел себе нового избавителя — наркотик «танк», знаешь такой?
— Не-а. Я вообще в этом деле профан… во всяком случае по части употребления. Твой брат сам виноват в своих бедах. Католиков, лютеран или баптистов ты бы тоже обвиняла, если бы он прибился к ним на своем пути в ад?
Слова Альберта заставили меня улыбнуться.
— Я и не думала, что ты такой красноречивый! Готова признать, что во мне говорит предубеждение. Когда я думаю о брате, то злоблюсь на религию вообще, но при мысли о мормонах мне становится просто нехорошо. По-моему, церковь толкает человека черт знает на что.
Альберт рассмеялся, и я подумала, что, пожалуй, стоит сбавить тон.
— Соборы тоже? — спросил он.
— Да, тоже! — отрезала я. Этот человек явно принимал участие в диспутах. — Все религии, особенно те, которые притворяются, что они вовсе не религии. Мол, только они приведут к Богу, обозначив верный образ жизни или нравственные принципы.
— Арлин, можно попросить тебя об одолжении? Пожалуйста, не говори Флаю о нашем разговоре. Мне нравится, какие сейчас в нашей группе сложились отношения. По-моему, не стоит делать ничего такого, что могло бы отвлечь Таггарта от его обязанностей.
— Я не стану болтать. Ты меня выслушал, и прекрасно. Альберт поерзал мощной спиной по стене, садясь поудобнее.
— Ты говоришь, брат пристрастился к наркотикам? Со мной тоже такое было, только по другой причине. Я не люблю распространяться о том времени, когда был снайпером в морской пехоте, это мое личное дело, мое и Господа. Но однажды мне дали задание уничтожить женщину, которую подозревали в том, что она отмывает деньги для колумбийского картеля «Абьера», вовсю занимавшегося наркобизнесом.
— Не велика потеря, — ляпнула я не подумав. Альберт придвинулся ближе, словно боялся, что монстры подслушают и доложат о его признании в ставку Сатаны.
— Я же сказал, Арлин, ее только подозревали, никаких доказательств не было.
— А-а, — только и смогла произнести я. Но зато искренне.
— Раньше мне не доводилось убивать женщин. Это называют терминацией, хотя убийство есть убийство, от игры словами ничего не меняется.
— Армия есть армия, — парировала я, отмечая одновременно про себя, что Альберт нравится мне все больше и больше. — Значит, ты должен был покончить с этой женщиной против своей воли, потому что обвинение основывалось только на подозрениях.
Парень кивнул и на время смолк, не в силах говорить.
— Основательных подозрениях, но все равно для меня это оказалось проблемой. Потому что шло вразрез с моими нравственными устоями.
Неожиданно я разозлилась и, не сдержавшись, выпалила:
— Отлично придумано — убивать всех подозреваемых, чтобы наконец добраться до нужного человека?! Пожалуй, Церковь ЦРУ причислит тебя к лику святых.
— Да нет, убить женщину. В конце концов я решил, что если не смогу найти оправдания ее уничтожению, то не смогу считать оправданным убийство парня, которого подозревали в том, что он работает на Штази? Я разделался с ним за месяц до этого.
— А кто теперь играет словами?
— Хорошо, убил его за месяц до этого. Он обучал группу террористов, которую должны были забросить в Кефиристан как подкрепление «Косе славы». Проблема сводилась к одному: доверяю я начальству и считаю, что оно знает, что делает, или нет.
Альберт хотел быть искренним до конца, но слова застревали у него в горле. Я решила ему помочь.
— И ты ее убил.
— Да, убил. Думаю, она все-таки была виновна.
Тут я хихикнула. Он посмотрел на меня, словно на помешанную.
— Да нет, я не над тобой, Альберт. Я смеюсь над несчастной Америкой, которая пошла на такие испытания, чтобы защитить кретинов вроде моего брата.
Моя фраза вернула нас к окружающему кошмару.
— Думаю, все мы грешники, — сказал Альберт. — Все мы заслужили проклятие и смерть и достойны своей судьбы, ибо ослушались Господа. Вот почему нам нужен Спаситель. Я сам несу ответственность за кровь на моих руках, даже если Он очистит их от крови. Я не виню церковь, армию, родителей, общество или кого бы то ни было еще.
— Тут мы с тобой расходимся, друг, — заметила я. — Ибо я виню Бога.
— В таком случае ты обвиняешь природу вещей.
— Да, возможно. «Природа вещей» поджидает нас за углом с когтями и рогами, готовая забросать молниями и серой. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что не встречу Бога, когда в руках у меня будет ракетная установка.
Я понимала, что перебарщиваю и вообще нарушаю табу, говоря о религии, но я же говорила с нормальным человеком, а не с Президентом Совета двенадцати.
И все-таки, если честно, Арлин Сандерс, ты уверена, что не пытаешься умыть руки, между тем как на тебе тоже кровь невинных людей, которые могут погибнуть из-за твоей дурацкой оплошности — из-за радиограммы полковнику Карапетяну, перебежавшему к пришельцам? Вздрогнув, я отогнала от себя эту мысль.
— Ты не можешь взорвать Бога, Арлин, — раздражающе спокойным голосом произнес Альберт.
В надежде, что богохульство высечет из него побольше огня, я сделала последнюю попытку, продолжая исходить злостью:
— Однажды Он уже являлся во плоти, правда ведь? Так вот, если бы еще раз…
— Думаю, крест потяжелее базуки, Арлин. Почему-то я не верю, что ты можешь пригвоздить кого-нибудь к кресту.
Я чуть не рассказала о распятых князьях ада, которыми монстры украшали Деймос, и что я с радостью делала бы то же. Что меня остановило? Я и так достаточно наговорила. Больше, чем достаточно. Тихое спокойствие, которым Альберт встретил мой взрыв, свидетельствовало о столь твердой вере, которую не сломить ничем. Кроме того, у меня появилось чувство, что, если я не уймусь, он, пожалуй, начнет за меня молиться.
— Спасибо за откровенный разговор, за твое признание о Колумбии, — сказала я.
— Никогда и ни с кем мне не было так легко быть откровенным, — ответил он. — А теперь пора приниматься за работу.
