Гэйбл покачал головой.
– Ладно. Это не нелепо до смешного. Орк развернулся и собирался пойти дальше, но остановился, потому что Фрэнк не последовал за ним. – Ты идешь или нет?
Людоед сложил руки на груди и задумчиво кивнул самому себе.
– На этом и порешим. Это просто нелепо. Но не до смешного.
Гэйбл выдавил из себя улыбку.
– Нет, не до смешного.
– Очень хорошо.
– Так она нравится тебе?
– Не глупи, – ответил Фрэнк. – Конечно, нет, хотя она и замечательная женщина. Если бы она была людоедихой, она могла бы стать для какого-нибудь счастливого людоеда отличной женой.
Он тоскливо улыбнулся.
– Она все-таки нравится тебе.
– Нет, не нравится.
– Нет, нравится.
– Нет, не нравится.
– Нет, нравится.
Людоед понизил голос до шепота.
– Ладно. Может, и нравится. Но только чуть-чуть.
Гэйбл хихикнул. От смеха у него сдвинулось сломанное ребро и на глазах выступили слезы.
– Что тебя так рассмешило? – с негодованием спросил Фрэнк.
Гэйбл продолжал сдавленно смеяться и постанывать.
Людоед сплюнул.
– На самом деле не так уж она мне и нравится. По правде говоря, вообще не нравится. – Он приложил палец к тому месту под ключицей, куда его ударила Регина. При лунном свете он заметил, что там может появиться маленький синячок. Фрэнк улыбнулся. – Но если подумать, это совсем не нелепо.
– Как скажешь, – ответил ему Гэйбл и направился обратно в паб. Орк точно знал, что ни сломанные кости, ни влюбленные людоеды не смогут помешать ему выпить большую кружку крепкого эля.
За двадцать минут до рассвета Нэд вылез из постели. Он не был ранней пташкой, поэтому чуть было не лег обратно, чтобы еще поспать. Но каким-то образом ему удалось одеться и выбраться в центральный внутренний двор. Там его ждали Гэйбл, Регина и Фрэнк. Гэйбл с Фрэнком выглядели такими же сонными, как Нэд, но Регина, которая несмотря на вялую дисциплину Людоедского отряда соблюдала строгий режим, была бодрой и полной сил. Еще там присутствовал гоблин-горнист, который спал, растянувшись на жестком булыжнике. Нэду очень захотелось прилечь рядом с ним.
Нэд заметил, что Гэйбл был в очень плохом состоянии. Левая рука орка была туго забинтована, кроме того, он опирался на длинную булаву, как на трость.
– Что с тобой случилось? – поинтересовался Нэд.
– Я упал, – ответил Гэйбл.
– Должно быть, сильно.
– Бывало и посильней, сэр.
– Может, начнем, сэр? – предложила Регина.
Нэд кивнул.
Регина пинком пробудила спящего гоблина. Тот сел, протер глаза и зевнул. Продолжая сидеть, он поднес горн к губам и сыграл утренний сбор. Гоблин продудел мелодию три раза, а потом сразу же снова уснул.
Во внутреннем дворе было пусто.
Регина еще раз пнула дремлющего горниста. Он слипающимися глазами посмотрел в ее сторону.
– Подай сигнал, – приказала амазонка.
– Опять?
Регина подняла гоблина за его длинные уши.
– Ладно, ладно.
Он повторно дунул в свой горн. Но когда звук утих, внутренний двор по-прежнему пустовал.
Нэд снова и снова приказывал сыграть сигнал. Через двадцать минут начали появляться первые солдаты. Они были рады этому собранию не больше Нэда. Бойцы Людоедского отряда подтягивались в течение сорока пяти минут, и в конце концов двор заполнился сонными, раздраженными воинами. Большинство не успело даже как следует одеться. Людоеды в своем нижнем белье выглядели крайне забавно, хоть и были действительно свирепыми созданиями. Правильно построиться солдатам не удалось, и они бродили туда-сюда, подобно недовольной толпе.
– Подай сигнал к вниманию, – сказал Нэд горнисту.
Гоблин поднес свой инструмент к губам, но спустя пару секунд опустил его и спросил:
– А как он звучит? Я забыл.
Нэд напряг память. С тех пор, как он сам слышал этот сигнал, прошло уже порядком времени.
– По-моему что-то вроде тра-та-та-та, та-та, та-та, тра-та-та-ти.
– Прошу прощения, сэр, но это сигнал «разойтись», – сообщил Фрэнк. – Сигнал к вниманию звучит более бодро. По-моему, та-да-та-да, ту-ду-ту-ду, та-та.
– А мне казалось, что он звучит ту-ту-ту-ту, тру-ру-ту-ту-та, – сказал Гэйбл.
– Вы оба не правы, – возразила Регина. – Сигнал нужно играть так: та-та-ти-ти, та-та-ти-та.
– Это орочий свадебный марш, – заметил Гэйбл. – Сигнал к вниманию должен быть более напористым.
– Что еще за напористость?
– Она наполовину увеличивает бодрость, – ответил Гэйбл, – а энергичность – на три четверти.
– В сигнале к вниманию не должно быть никакой энергичности, – сказала Регина. – А что касается бодрости, то ее и так уже слишком много.
Обиженный горнист надулся.
– Хочу заметить, что с бодростью у меня всегда все в порядке. Энергичность – почти безупречна. Напористость присутствует везде, где нужно. Мне кажется, что эту мелодию надо играть более свободно и пылко. И еще я мог бы добавить немного удали. Она никогда не помешает.
– Удали не место в настоящей военной музыке, – отрезала Регина.
– Верно, – согласился Гэйбл. – Напористости будет достаточно.
– Легкости тоже не надо? – осведомился горнист.
– Думаю, ты можешь сыграть сигнал чуть свободней, – сказал Гэйбл, – но если я услышу хоть одну удалую нотку, я позабочусь, чтобы тебя отправили на гауптвахту.
Грудь у горниста была маленькой, но зато ее почти всю занимали легкие. Наполнив их воздухом, гоблин залился долгой музыкальной импровизацией. Нестройная мелодия наполнила цитадель. Орки и гоблины одобрительно закивали в такт музыке, в то время как все остальные зажали уши. Мощный звук долетел до загонов с Рухами, и гигантские птицы в панике начали рвать друг друга на части. Горнист настолько увлекся, что продолжал играть, пока Регина, по приказу Нэда, не вырвала у него инструмент.
– Ну как? – спросил задыхающийся гоблин.
– Слишком задорно, – сказал Фрэнк.
– Не слишком пылко, – добавил Гэйбл.
– И совсем не ритмично, – подытожила Регина.
– Вам не угодишь, – проговорил гоблин и забрал свой горн.
Нэд обвел взглядом отряд. У половины солдат на изможденных лицах читалось недовольство. Другая половина гримасничала. Нэд понимал, что даже самый слабый из них может убить его. Любой людоед мог одной рукой проломить ему череп. Любой орк или человек мог пронзить его сердце холодной сталью. Даже самый низкорослый, самый неуклюжий пьяный гоблин с замороженным осетром в руках при желании мог представлять серьезную опасность. Однажды один разъяренный гном уже убил его протухшей камбалой, и Нэду просто было бы стыдно, если бы подобная смерть повторилась. Однако к стыду он привык, особенно к стыду, связанному со смертью, поэтому он не придал особого значения морю кровожадных глаз.
