Потом на башне откинулся люк, по пояс высунулся кто-то с ракетницей и выпустил несколько красных ракет наперерез поезду.
Поезд стал тормозить.
— Это за мной, — сказала женщина. Она размотала с головы шаль и подала её Юре. Под шалью она была значительно моложе — но, пожалуй, и всё. Не то что красавицей её нельзя было назвать, наоборот: она была страшна. Узкий высокий лоб, по-плохому прищуренные глаза почти без бровей и ресниц, тонкий кривой хрящеватый нос, провалившиеся щёки, бледные губы и выступающий острый подбородок — и при этом свалявшиеся волосики цвета красного дерева, в которые на затылке зачем-то впихнут был изогнутый богатый гребень. — Пусть будет у вас, передайте…
Поезд встал резко, как будто налетел на препятствие. Женщина упала обратно на сиденье, Юру по инерции бросило на неё.
— Извините, — сказал он, выкарабкиваясь обратно.
В вагон вошли двое, оба в чёрных бушлатах. Не моряки, скорее заключённые. Оружия Юра не заметил, но держались они так, как будто оно у них было — не на виду, но было.
— Ну вот, — сказал один, щеря неровные коричневые зубы. — Пойдём. Так надо, сестра.
— Да, — сказала женщина, поднялась и медленно пошла к тем двоим. — Да, так надо…
И тут что-то случилось — так быстро, что Юра не сумел ничего заметить и тем более понять. Оба в чёрном вдруг мгновенно стали мёртвые, они ещё не упали, они ещё и сами не поняли, что мертвы, и тупо пялились друг на друга, а женщина проскользнула между ними, что-то пряча в рукава, и обернулась к Юре, и посмотрела на него, и он изумился, потому что сейчас она была прекрасна — со своим высоким лбом, приопущенными веками над бездной глаз, насмешливым и гордым изгибом нервного рта… и взметнувшиеся красные волосы, лёгкие, как пламя…
— Передайте Алёне, чтоб она ничего такого себе не думала, я её очень люблю, — сказала она и выпрыгнула в дверь.
В окно Юра видел, как она стремительно — люди не могут так — несётся к полынье, из которой торчит башня (рубка, вспомнил Юра, правильно это называется рубкой, от слова «рубить», прорубаться сквозь лёд, и лодка не подводная, а подлёдная), — и там начинается какая-то невидимая глазу суета, паника начинается, вода идёт бурунами и пеной…
Она сказала: передайте Алёне… очень люблю…
Стряхнув с себя оцепенение, Юра бросился следом.
Едва он отбежал от вагона шагов тридцать, поезд взревел дизелем, лязгнул буферами и тронулся. Что-то ещё услышал Юра и оглянулся. В окно колотила кулаками и беззвучно кричала Алёнка. Это она спала на сиденье, в рыжей шапке, телогрейке и в валенках. А теперь проклятый поезд всё набирал и набирал скорость, и Юра бросился к нему, уже понимая, что не успеет, не успеет, не успеет, не успеет… и всё же бежал, и расстояние сначала даже сокращалось, а потом принялось увеличиваться, а он бежал, и вот уже ничего не осталось, кроме двух красных огней, ничего не осталось, ничего не…
— Конечно, выброс наложился, — сказал врач. От него плохо пахло — то ли тиной, то ли какой-то гнилой кислятиной. Юра старался не дышать, когда тот подходил близко. — Я думаю, ничего страшного, подождём день-два…
— То есть тридцать шесть часов непробудного сна — это нормально, не обращайте внимания, само пройдёт? — слишком ровным голосом спросил Чернобрив.
— Я не сказал, что это нормально, — ощетинился врач. — Я сказал, что ничего страшного. А что вы хотите? Препарат новый, с массой побочных эффектов. Вот обнаружился ещё один. Наверняка не последний…
— Вы рассказывайте, рассказывайте, — сказал Юра заспанно. — Очень всё это интересно, знаете ли…
Хотя он и проснулся с час назад, всё ещё не мог стряхнуть с себя липкую сонливость и знал, что вот только эти двое выйдут, он снова закроет глаза и подремлет — теперь уже простым здоровым сном. Ещё бы часика два… два с половиной… три…
— Ладно, — сказал Чернобрив. — Ещё сутки под наблюдением. Чёрт, как всё нелепо…
— Неудачный я выбор, да? — спросил Юра.
— Да при чём тут ты? Вообще всё через жопу идёт. Ладно, спи, пока дают.
И Чернобрив вышел.
— А что через жопу? — спросил Юра врача.
— Связь потеряна. Вообще никакой нет, даже через спутник. И солнце не заходит третьи сутки уже…
— То есть как?
— А вот так. Полярный день, понял? В Полесье, да. И все дурные на всю голову, как клею нанюхались. Это Кощей ещё держится да я вот. Да Настя эта жуткая. А остальные… Полевой лагерь, бля. Как ещё друг дружку не постреляли…
И Юра понял, что опять проспал всё самое интересное.
— Курсант Шихметов!
— Здесь.
— Назначаетесь старшим группы. Задача: пройти на колёсах вдоль кабельного канала, обнаружить возможное повреждение. Если повреждение не будет обнаружено, дойти до КПП и там доложить обстановку любому офицеру — СКК или Союзных войск. Также связаться с комендантом базы Кузмичем или с замдиректора Светличным. Всё ясно?
— Так точно. Разрешите вопрос?
— Слушаю.
— Наши дальнейшие действия, если связь не восстановится.
— Если не получите приказа от коменданта или Светличного — просто возвращайтесь. Если получите — выполняйте.
— Разрешите идти?
— Идите. Успеха, старлей. И… будьте предельно осторожны. Предельно.
— Есть.
Разведгруппа была: он сам, Саша Назаренко, Настя и два связиста — Гриша Ланцберг по прозвищу Буравчик и дядя Петя Хват, пожилой инженер-электронщик, единственный, кажется, из волкодавовцев, кто не имел ни военного, ни полицейского прошлого; в лагере он отлаживал научную аппаратуру, которая сейчас вся вдруг оказалась мёртвой.
Выехали на бронированном «Тигре» с пулемётно-гранатомётной турелью на крыше: Настя за рулём, Саша рядом, Юра же забрался в турель и, откинув верхний люк, высунулся по пояс, чтобы лучше видеть. Вряд ли сейчас следовало опасаться пули снайпера…
Поскольку предстояло ехать, а не идти, то облачиться разведгруппе разрешили по минимуму: лёгкие ботинки, лёгкий же бронекомплект «Рейд-хамелеон», полужёсткий силовой каркас-разгрузка «КР-9», он же «лафитничек», и кевларовый шлем в хамелеоновом чехле. Ну и, разумеется, очки-маска, дыхательный аппарат и прочее необходимое оборудование. Всего двенадцать килограммов — без оружия и носимого боекомплекта, конечно.
Сам «Тигр» был неплохо оснащён с точки зрения обнаружения всяческих угроз: тепловизор с круговым обзором, УФ-сенсоры, сантиметровый радар, индикаторы псевдогравитации и псевдорадиации — это не считая обычных телекамер с функцией «лягушачьего глаза», то есть выделяющих движущиеся объекты. Но и с такой техникой приходилось держать ухо востро; Юре в гараже сказали, что в год выбывает две трети парка. Поэтому бдительность, господа, и ещё раз бдительность…
