Вик дрожащими руками всыпал в себя очередную дозу и поначалу решил без спешки дождаться прихода, но обратил внимание на стойбище. Там сновали люди.
Снизу заметить механиста было практически невозможно, но он все равно резво, откуда только взялись силы, откатился за ближайший ствол и выставил перед собой стрельбу. Картинка все еще двоилась, и, мешая сосредоточиться, в поле зрения плясали зайчики, но наблюдать врага сквозь прицельную линию хорошо получалось и одним глазом. Пара мушка-целик добавляла ощущение безопасности и дисциплинировала взгляд. Почему-то так всегда случается.
То, что люди внизу — враги, казалось очевидным из-за их уверенных движений и продуманных действий. А ведь находиться там им на порядок опаснее, чем малопричастному к жутким событиям Вику. Один визитер деловито мельтешил на некотором удалении от пепелища, выставляя колышки и поглядывая на небо. Сверялся то ли с сеткой невидимых в рассвете созвездий, то ли с геоморфологическим каркасом планеты, то ли просто — со сторонами света. Второй брел по сужающейся спирали и держал в руках нечто похожее на навороченную биолокационную рамку — подробностей издалека не рассмотреть. Штурмовать возможную аномалию и уничтожать опасные артефакты собирались по всем правилам и не брезгуя механистическими методами.
Вик ухмыльнулся — а что вы там найдете, кроме остаточных явлений? Видимо, к такому же выводу пришел обладатель рамки. Он подал знак напарнику, и они сошлись аккурат в том месте, где Старьевщик извлекал из углей кристаллы. Чувствуют, гниды, — Вик нервно приласкал курок стрельбы. Напарник присел на корточки, уперся ладонями в землю и приблизил лицо к разворошенному пеплу. В том, как он держал голову, стараясь расположить ноздри вертикально поверхности, и в неестественно изогнутой позе сквозило нечто нечеловеческое. Почуять Вика на расстоянии было нереально, а следы — банальные отпечатки подошв — начинались из лужи и заканчивались в реке.
И все-таки механист испытывал беспокойство. Без всякой чертовщины — просто из-за спокойных, взвешенных реакций противника. Никаких нервов и паники, хотя для них изъятие Виком глаз Хозяина представляло собой серьезную неприятность. Пришли ведь не иначе только потому, что где-то напряглись их линии судеб после высвобождения кинжала.
А с виду обычные мужики. Рост средний, телосложение среднее, и оленьи кожухи с мешковатыми капюшонами ничем не выделяют их из местных. Лиц на расстоянии не разглядеть. На тот счет, что возможность столкнуться больше не представится, Вик не обольщался. Но лучше позже. Почему-то внутри крепко обосновалась убежденность, что даже керамическая пуля против них может оказаться бесполезной. Тем более на таком расстоянии. Кристаллы в контейнере, они, несомненно, аргумент существенный, но не сейчас — отсутствует настрой для драки и, главное, сила.
Можно было ждать, а можно было идти. Только ждать, следуя тактике Венди, не стоило. Эти провели бы на пепелище еще некоторое время — если проследить, возможно, Вик и разживется полезной на будущее информацией. К тому же — так безопаснее. Но промокшие ноги отчаянно мерзли, да и по телу начинали пробегать колючие волны озноба. Старьевщик прикинул, как по дуге выйти на дорогу, сполз с холма, кряхтя поднялся и поковылял в Саранпауль. Ситуация располагала к организованному отступлению.
И все-таки кто они? Внешне — вполне могут оказаться неприкаянными Моисея. Однако, судя по поведению и навыкам, — нет, ни при каких обстоятельствах. И это тем более не Ясавэй. Не его методы. Камлать под бубен или шептаться с травой и булыжниками — это да, а разметка трехмерной октаграммы не из арсенала шаманских умений. Братья и иже с ними, магистрат? Или чужие, такие, как Венедис?
Почему по жизни скорость прироста врагов всегда намного опережает аналогичный показатель по количеству друзей? Или это с одним только Виком так случается?
Прочавкав по остаткам дороги около часа, Старьевщик пришел к выводу: чтобы не повредиться рассудком от явной передозировки, не свалиться от изнеможения или просто неожиданно для себя не уснуть на ходу, надо что-то предпринять. Но из всех возможных вариантов взбадривания организма и поднятия боевого духа он смог выбрать только один — морально-идеологический.
Сильно после полудня в Саранпауль со стороны Каменного Пояса на заплетающихся ногах ввалился извалянный в грязи человек, не менее заплетающимся языком и осипшим голосом горланящий янычарские боевые гимны. В казарменной редакции — где правильные патриотические выражения колко заменены обсценными идиомами.
В человеке не без труда угадывался слуга той девки, что появилась неизвестно откуда около суток назад и наделала столько шума прошлым вечером.
В себя механист пришел, когда уже стемнело. Времени он не ощущал, зато почувствовал прохладную ладонь на своем лбу — это помогло ему очнуться. В горле першило, голова раскалывалась, и вообще, если что-нибудь во всем теле и не болело, то Вик этого выделить из общего ломотного состояния не мог. Вдобавок был жар. Старьевщик открыл глаза и встретил внимательный карий взгляд. Зажмурился — сейчас начнется. Вместо этого в рот ткнулась плошка с жидким, горячим и пряным. Пришлось глотать — не отвяжется. К тому же питье оказалось приятным на вкус. Вик выдавил из себя слова благодарности и снова впал в беспамятство.
Но теперь это был уже не абсолютный провал в небытие, но вполне нормальный горячечный бред.
А в бреду, как известно, никакой талисман не способен препятствовать астральной проекции бродить дорогами тонких сфер. Если по-простому — не спасает от видений. Трактовать которые можно по-разному — на свое усмотрение. Или даже не обращать никакого внимания.
Черная-черная птица… обгорелые культи-крылья, клочья спекшихся перьев. Клюв, покрытый сажей, открывается в немой попытке выдавить звук. Пение? Хрип. Птица пытается расправить свои нелепые огарки, обуглившаяся кожа покрывается красноватыми трещинами, сочится розовым гноем. Прихрамывая, неуклюже разбегается, подпрыгивает — нелепо падает, подпрыгивает — когтистая черная лапа ломко подгибается, — падает, немощно поводит конечностями-уже-не-крыльями, ловя несуществующий ветер.
Мне страшно смотреть на нее. Мне страшно думать, что такое она есть на самом деле. Морфологически она с одинаковой вероятностью может оказаться и павлином, и курицей… голубем или ястребом. Может быть, вороном — достаточно велик клюв, измазанный слюной или какими-то другими птичьими внутренними выделениями. Просто умирающая птица.
