-- Никитка! Живо ко мне!
Давешний обидчик Варьки припустился со всех ног, догнал пролетку и засеменил рядом.
-- Чего, дядь Пахан?
-- В блатные еще хочешь? -- Спросил я.
-- А то! -- Расплылось мальчишеское лицо в счастливой улыбке.
-- Тогда жарь в княжеский терем, найдешь... -- краем глаза я заметил, как приказчик Николы косится в нашу сторону, пришлось перейти на шепот. Ни к чему помощнику купца знать, кого следует найти и зачем. Стараясь говорить как можно тише, я объяснился Никитке, что нужно сделать. -- Понял?
-- Ага, -- кивнул мальчуган и поинтересовался: -- А в блатные когда записывать будешь?
-- Как вернусь, тогда и поговорим, -- не моргнув глазом, ответил я. -- Беги, давай, одна нога здесь, вторая уже возвращается.
Наш обоз четверть часа петлял по улицам и переулкам столицы пока не выбрался на широкий загородный тракт. Березовая роща скрыла последние дома, городская суета осталась за спиной. Справа колосится поле с дозревающей пшеницей, слева опрятный лужок с копнами свежескошенного сена.
Чем дальше мы отъезжали от стен пресветлого Северца, тем больше мной овладевало беспокойство. Я смотрел по сторонам, часто оглядывался и почти не обращал внимания на дорогу. И чуть не поплатился за это. Хорошо, что лошадь не автомобиль и имеет глаза, иначе бы я основательно помял "багажник" впереди идущей телеги. Движение застопорилось. Обоз встал. Дорогу преградил десяток конных стрельцов.
-- Стоять! -- Гаркнул командир отряда. -- Кто такие?
-- Княжеские послы с товаром! -- Нагло ответил Никола.
-- Ну-ну, -- кивнул всадник, -- покажи-ка мне свой товар посольский.
-- С какой стати? -- Взвился купец. -- У меня грамота князем писаная! Пахан, предъяви!
Я послушно достал листы с княжеской печатью. Никола упер руки в бока и заорал:
-- Видал! Прочь с дороги!
Стрельцы не шелохнулись. Лицо Николы перекосило от злости, на щеках выступил румянец, на лбу капли пота.
-- Ах, так! Да я вас... Да вы у меня... Стоит мне князю слово сказать и вам конец! А тебя десятник, -- брызгал слюной купец, -- я со службы выгоню! В конюхи пойдешь! В пастухи загремишь! Кто таков? Как звать? Обзовись, сучий потрох!
-- Старобоком с рождения кличут, -- спокойно ответил всадник.
-- Ты разжалован Старобок... -- Вякнул купец и осекся. Видать доперло с кем разговаривает.
Князь ловко выскочил из седла, одним рывком содрал с ближайшей телеги брезент и, вспоров кинжалом первый попавшийся под руку тюк, вывалил содержимое на дорогу. Тихо звякнув, в дорожную пыль посыпалось столовое серебро, следом, поверх ложек и вилок, упали несколько икон в дорогих оправах, а на них -- княжеский головной убор, шитый золотой нитью и облепленный драгоценными камнями, как новогодняя елка игрушками.
-- Вот и шапочка моя сыскалась, -- грозно оскалился Старобок.
Позеленевший от страха Никола рухнул на колени.
-- Прости, Княже! Бес попутал!
-- Ба! -- Воскликнул один из стрельцов за спиной князя. -- Да это никак Никола-Волынский! В прошлом годе Еремея обчистил, тот пол тысячи золотом обещал любому, кто живым или мертвым сыщет злодея.
-- Пятьсот рубликов, да еще золотом, вещь хорошая, -- ухмыльнулся Старобок. -- Но я и за пятьсот тысяч такого парня Еремею не уступлю. Взять гаденыша!
Николу опутали веревками. Та же участь постигла его помощника. Мнимый приказчик бился лбом об телегу и скулил как нерадивый щенок, нагадивший в тапки хозяина.
Князь направился ко мне. Пришлось соскочить с пролетки на землю. Старобок сграбастал меня в объятия и прижал к себе так, что кости затрещали.
-- Ну, спасибо Пахан, таких злыдней помог изловить, честь княжескую сберег.
Я скромно молчал. Княжеская благодарность приятна, но душу не греет. Мне в Волынь кровь из носа попасть надо, а теперь, когда в обозе вместо купеческого товара ворованное добро нашли, мои шансы добраться до торгового города за казенный счет стремительно таяли. Отберет сейчас князь грамотку. Завернет пролетки назад. Вытряхнет из кармана выданные червонцы и велит корешам по домам разойтись. А куда мне одному? Без денег, без сопровождающих. Сгину в незнакомом мире, и никто не узнает где.
Старобок хлопнул меня по плечу, я с трудом вымучил улыбку. Пришлось раскрыть рот, как-никак князь благодарит, молчать не прилично:
-- Спасибо на добром слове Ваша Светлость, -- поклонился я, -- но тут не меня, Никитку благодарить надо.
-- Славный парнишка, -- согласился Старобок. -- Не обижу, дам на конфеты. Я, дело прошлое, не поверил сначала. Но сорванец такой крик поднял, мол, Пахан никогда не ошибается, раз сказал, что в обозе награбленное, так оно, значит и есть. Я стрельцов в седла и наперерез. Как вычислил ворюг поганых? Стрельцы все княжество почитай за неделю перевернули, за каждую печь заглянули и не одного следочка. А ты раз -- и в дамки.
-- Случайно, -- ответил я и отвел взгляд, чувствуя, как под рубахой царапают кожу каменья с резной рамки портрета княжеской дочери. Имея такую улику даже министр МВД с третьей попытки догадается, что за "товар" прячется под брезентом груженых телег. Просто так Алинкины портреты в золотых рамах по княжеству не валяются.
Мне, конечно, следовало сказать князю, чтоб он и Лёньку поблагодарил. Если б господин граф не растревожил своим телом груз, портрет так бы и остался в тюке. И катили бы мы сейчас в славный город Волынь, с чистой совестью охраняя награбленное. Но тогда князю пришлось бы и лошади благодарность выносить. Зря, что ли она Лёньку копытами ублажала? А это уже урон для княжеской чести. Поэтому я скромно умолчал о посильной помощи графа в поимке преступников.
Зато князь не затыкался. За пять минут, ничего не ведая о прошлом Николы, предсказал в мельчайших деталях его ближайшее будущее. Покончив с этими формальностями, он опять повернулся ко мне:
-- Я, Пахан, как и Еремей -- пятьсот рубликов только пообещать могу. А вот пять червонцев выдам. Когда вернешься.
Меня зацепило сразу два слова: "выдам" и "вернешься". Первое давало моральное право не считать себя больше казнокрадом. Лишние пятьдесят рублей, что я получил из казны, теперь, хоть и с натягом, можно считать обещанными премиальными, полученными раньше срока. Второе слово вселяло радужные надежды на продолжение похода. Ведь что бы откуда-то вернуться, надо сначала туда попасть. Сдерживая радость, я поинтересовался:
-- Ну, так что, мы поехали дальше, за степными лошадками для Вашей Светлости?
-- Езжай, скатертью тебе дорога.
Дважды повторять не пришлось. Княжеский конюх остался разбираться с телегами, на его место, уселся Лёнька. Пока граф пересаживался, я, улучив момент, достал из-под рубахи Алинкин портрет, вытащил холст из оправы и сунул драгоценную рамку в тюк с княжеским барахлом. Драгоценности князю, портрет мне. На память. По-моему справедливо.
