— Я согласен. Если пять или шесть миллиардов человек могут прилично существовать и без профессии, то и я смогу.
— Они к этому привыкли с детства — к такому положению вещей,— сказал Майк.— И это, скорее всего, не совсем то, что ты назвал бы приличной жизнью. Большинство просто сидит по домам, смотрит стерео и курит «траву». Еды они получают едва достаточно, чтобы сбалансировать затраты энергии. Мясо раз в неделю. Даже по первому классу обеспечения.
— Ничего особенно нового,— сказал я,— особенно по части еды: в армии нас так и кормили. Что до остального, то, как ты сказал, мы с детства к этому не привыкли. Мы не станем целый день сидеть и смотреть головидение.
— Я хочу рисовать,— сказала Мэригей.— Я всегда хотела серьезно заняться живописью.
— А я буду продолжать изучать физику, просто так, для себя. И займусь музыкой, и буду писать...— Я обернулся к Мэригей.— Или еще чем-нибудь займусь, как нам рассказывал сержант на Старгейте.
— Присоединишься к Новому Возрождению,— сказал Майк безжизненным тоном и раскурил трубку. Это был настоящий табак, и по комнате распространился восхитительный запах.
Он, видимо, заметил, как я на него смотрю голодными глазами.
— Ну что из меня за хозяин! — Он извлек несколько листиков бумаги из кисета и ловко свернул сигаретку: — Держи. Мэригей, ты будешь?
— Нет, спасибо, Майк. Если с табаком действительно так туго, то я лучше не буду снова привыкать.
Майк кивнул, попыхивая погаснувшей было трубкой.
— Да, ничего хорошего. Лучше тренировать психику, научиться расслабляться и без табака.
Я закурил свою тоненькую сигарету. Хороша.
— На Земле ты ничего лучше не достанешь. И марихуана у нас тоже лучше, от нее голова так не мутнеет.
Вошла мама и присела с нами.
— Обед будет через несколько минут готов. Майк опять критикует наши порядки, я слышала.
— Разве я не прав? Пара сигарет с земной «травой» — и ты зомби.
— Кто это «ты»? Ведь ты сам не куришь ее?
— Ладно, ладно. Послушный мальчик не перечит мамочке.
— Когда она права,— сказала мама совершенно, однако, без улыбки.— Так! А вы, детки, любите рыбу?
И заговорили на совершенно безопасную тему — о том, какие мы голодные, и потом сели вокруг блюда, на котором лежал громадный лютеанус, к нему был подан рис. Первая настоящая еда, которую нам с Мэригей довелось отведать за последние двадцать шесть земных лет.
Как и все остальные, на следующий день я давал интервью на стереовидении. Полное отчаяние.
Комментатор:
— Сержант Манделла, вы, судя по наградам, один из самых бравых солдат в ИСООН.
— Это точно, мы все получили по пригоршне планок, еще на Старгейте.
— Вы участвовали еще в знаменитой кампании «Аль-фа-ноль», первой настоящей битве с тельцианами, и вот сейчас как раз вернулись из рейда к Иод-четыре.
— Э-з, не совсем так, мы...
Комментатор:
— Прежде чем мы расскажем о кампании «Иод-четыре», наши зрители очень хотели бы услышать ваши личные впечатления о столкновении с тельцианами, так сказать, лицом к лицу. Жуткие они существа, не правда ли?
Я:
— В общем, да. Наверное, вы видели снимки. Единственное, что на них плохо видно,— это фактура покровной ткани. Кожа у них морщинистая, как у ящериц, и бледно-оранжевого цвета.
Комментатор:
— А как они... пахнут?
— Пахнут? Понятия не имею. В боекостюме можно чувствовать только собственный запах.
Комментатор:
— Ха-ха, понимаю. Но мне хотелось бы вот что узнать: что вы чувствовали, вы лично, когда первый раз увидели противника... Испуг, отвращение, ненависть — что именно?
— Ну, сначала я был испуган, и отвращение тоже чувствовал. Это еще до боя, когда над нами пролетел одиночный тельцианин. Во время же боя мы находились под воздействием постгипнотического внушения — его нам сделали на Земле, и ключевая фраза приводила внушение в действие,— и я испытывал только искусственную ненависть.
— Вы их презирали и сражались немилосердно.
— Правильно. Мы истребили всех до одного. Хотя они и не пытались сопротивляться. Но когда нас освободили от воздействия внушения... мы сами не могли поверить, что это мы сделали. Четырнадцать человек сошли с ума, все остальные еще неделю сидели на транквилизаторах.
— Понимаю,— рассеянно сказал комментатор и бросил взгляд куда-то в сторону.— Скольких убили вы лично?
— Пятнадцать, двадцать, не знаю, ведь я уже говорил, мы сами себя не помнили. Это было истребление.
В течение всего интервью комментатор как-то странно повторял сам себя и держался несколько скованно. Вечером, уже дома, я понял, в чем было дело.
Мэригей и я сидели перед стереокубом вместе с Майком. Ма отправилась к дантисту по поводу нескольких вставных зубов (считалось, что дантисты в Женеве лучше, чем американские). Мое интервью показывали по программе «Калейдоскоп», втиснули ее между документальным фильмом о лунных гидропонных оранжереях и концертом какого-то человека, утверждавшего, что он может сыграть «Двойную фантазию ля мажор» Телемана на губной гармошке. Мне было интересно узнать, смотрит ее еще кто-нибудь на целой Земле.
Что ж, интересно было посмотреть на гидропонные оранжереи, и парень играл на гармошке виртуозно, но между ними встряло интервью, и это была сплошная липа.
«Комментатор:
— А как они пахнут?
Я.
— Ужасная вонь, смесь гниющих овощей и жженой серы. Запах проникал в боекостюм сквозь фильтр».
Все стало ясно — он заставлял меня говорить и говорить, чтобы набрать побольше материала, на основе которого они потом и синтезировали мой голос.
— Черт побери, кто им позволил такое делать? — спросил я Майка, когда спектакль закончился.
— Не обижайся на этого парня,— сказал Майк, следивший за расчетверившимся образом музыканта, дувшего в гармоники.— Все средства информации подлежат цензуре ИСООН. Уже десять или двенадцать лет, как Земля не получает объективных репортажей о войне. Хорошо, что они не подставили актера вместо тебя.
— А на Луне как, лучше?
— Официальная информация ничем не отличается от земной. Но так как все связано с работой в ИСООН, легко определить, где прямая подделка фактов.
— Они полностью вырезали часть, где я говорю про внушение.
— Понятно.— Майк вздохнул.— Им нужны герои, а не марионетки.
Интервью с Мэригей показывали в программе следующего часа, и с ней сделали то же самое. Каждый раз, когда она на самом деле говорила что-то против армии или войны, камеры переключались на женщину, бравшую интервью, а искусственно созданный голос Мэригей возвещал очередную несуразицу...
