Мы ладили с доменьером Гопом. Он был проницательной старой лисой, ему нравилось иметь в своем распоряжении такого необычного музыканта. Он уже слышал от Серых Плащей — своеобразной местной полиции — как я очутился в космопорту. Он довольно прямо намекнул мне, чтобы я не слишком-то болтал о своих воспоминаниях насчет прежних времен Валлона. Эта тема была запретной. Не удивительно, что на мое появление в столице так быстро отреагировали Серые Плащи.
Гоп брал меня с собой повсюду, на хоппере, на машине, на речных баржах. Транспорта было много, но, несмотря на простоту управления, мало кто знал, как им пользоваться. Конечно, хопперы были более удобны, поскольку для них не требовалось дорог, но Гоп предпочитал наземный транспорт. Я подозреваю, ему просто нравилось ощущение скорости, когда во весь дух несешься по дороге, и ветер свистит в ушах.
Однажды днем, несколько месяцев спустя после моей победы над Лилком, я заглянул на кухню. Мне предстояло отправиться с доменьером Гопом и его обычной свитой для визита в Бар-Пандерон, огромный домен в ста милях к северу от Рат-Гальона, на пути к Окк-Хамилоту. Сайм и прочие мои приятели угостили меня хорошим завтраком и предупредили, что дорога предстоит опасная, в тех местах обитали разбойники.
— Вот чего я не понимаю, — сказал я, — так это почему Гоп не установит парочку пулеметов на машину. Каждый раз", покидая домен, он же здорово рискует.
Все присутствовавшие буквально остолбенели.
— Даже изгои не могут помыслить отнять жизнь у человека, фримен Дргон, — выразил общее мнение Сайм. — Доменьеры устраивают совместные охоты на этих ренегатов, чтобы потом превратить их в рабов, но никто не унижает себя мыслью убить человека.
— Разбойники и сами знают, что в своей следующей жизни они могут стать фрименами или пусть даже рабами, — вставил старший виночерпий. — Ты должен знать, фримен Дргон, что когда член разбойничьей банды переживет трансформацию, его доставляют в домен, чтобы тот мог найти свое место.
— А часто происходит эта трансформация? — поинтересовался я.
— Некоторые способны не изменяться три-четыре столетия. Но обычно без трансформации человек может прожить от восьмидесяти до ста лет. — Сайм на секунду задумался. — А иногда и меньше. Тяжелая жизнь, полная лишений, может состарить гораздо быстрее. Так, у моего кузена, который попал в Великую Каменистую пустыню и пробродил там три недели без воды и питья, у него был только небольшой бурдюк с вином, период трансформации сократился на четырнадцать лет. Когда его нашли, он был весь в морщинах, поседевший, что и предвещает трансформацию, а вскоре впал в кому, проспал целые сутки, и очнулся молодым и ничего не помнящим.
— И ты ему не сказал, кем он был?
— Не-а, — Сайм понизил голос. — Хоть ты и по праву считаешься любимчиком доменьера Гопа, помни: есть вещи, о которых лучше не говорить.
— После трансформации новичок выбирает себе новое имя и пытается постигнуть какое-нибудь ремесло, — вставил мясник. — В зависимости от способностей, окружающие могут оценить его, например, выше, как это, произошло с тобой, фримен Дргон.
— А разве у вас нет рекордеров памяти? — продолжал настаивать я. — Или информационных штырей, такие черные палочки, касаешься головы и…
Сайм описал рукой полукруг:
— Мне приходилось слышать об этих прутьях. Запрещенные предметы культа черной магии.
— Чепуха, — перебил я. — Ты сам-то случайно не веришь в магию, Сайм? Эти штыри не что иное, как изобретения, служившие вашим собственным предкам. И как вы умудрились потерять всякое знание истории своего народа…
Сайм всплеснул руками:
— Фримен Дргон, не задавай больше таких вопросов. На подобные темы запрещено разговаривать.
— Ну, хорошо, парни, я, наверное, чересчур любопытен.
Я вышел во двор, забрался в машину и принялся ждать доменьера Гопа. Пытаться узнать что-либо об истории Валлона — то же, что расспрашивать эскимосов об их переселении из Азии. Никто ничего на знает и знать не желает.
Правда, я пришел к кое-каким заключениям. Если предположить, что какой-то общественный катаклизм нарушил систему воспроизведения памяти, которая способствовала сохранению преемственности культуры, становится ясно, что валлонское общество постепенно деградировало.
Скучившиеся по доменам люди, избегавшие города, как очаги чумы, ничего на знали о космических полетах и прежней истории. Подобно Сайму, у них даже не было желания говорить на эту тему.
Конечно, мое расследование могло сдвинуться с мертвой точки, но только где-нибудь в большом домене, типа Бар-Пандерона, и я с нетерпением ожидал сегодняшнего путешествия. Рат-Гальон был маленьким нищим доменом, занимавшим всего лишь двадцать квадратных миль и объединявшим с полдюжины деревень. В смысле возможностей это был полнейший тупик.
Во двор вышел Гоп в сопровождении Кагу, еще двух охранников и четырех танцовщиц, следом тащили огромную корзину с подарками. Все заняли свои места, водитель запустил двигатель и вывел тяжелый грузовик на шоссе. Мое сердце учащенно забилось. Может, в Бар-Пандероне мне удастся обнаружить хотя бы следы Фостера.
Мы мчались на скорости пятьдесят миль в час по извилистой горной дороге, я сидел рядом с водителем и, поигрывая на кларнете, смотрел вперед. Водитель вел машину, словно подвыпившая старая дева, — нервно и быстро. Вообще-то, это была не его вина: большой скорости требовал Гоп. Я мысленно благодарил конструкторов за встроенный автоограничитель. По крайней мере, нам не грозила опасность слететь в пропасть с полотна дороги.
Визжа шинами, мы обогнули поворот и неожиданно впереди в четверти мили от нас увидели поставленный на дороге автомобиль. Водитель машинально нажал на тормоза.
— Разбойники! Не снижай скорости! — завопил сзади Гоп.
— Но… но… доменьер Гоп…
— Не бойся врезаться в них, — оборвал его Гоп. — Только не тормози!
Танцовщицы сзади перепугано взвизгнули. Разбойники живой стеной перегородили дорогу. Водитель закатил глаза и чуть было не выехал на обочину, но потом стиснул зубы и, отключив антиаварийный радар, нажал на рукоять скорости до упора. Я со страхом наблюдал, как мы неслись на машину, перегородившую нам дорогу, а потом неожиданно, стряхнув с себя оцепенение, потянулся к приборному щитку. Однако водитель не уступал, застыв от ужаса. Я откинулся и с силой врезал ему по челюсти. Он скорчился в углу с разинутым ртом и закрытыми глазами. Я отключил ограничитель и повел машину с дороги. С моего места управлять было неудобно, но это было лучше, чем врезаться во что-нибудь на скорости в девяносто миль.
Машина впереди не двигалась, до нее оставалось сто ярдов, пятьдесят, и в этот момент я резко свернул прямо к склону горы. Водитель блокировавшей дорогу машины тут же сориентировался, перекрывая мне проезд. Я моментально переложил штурвал влево и пронесся в дюйме от заднего бампера чужой машины, на мгновение зависнув над пропастью одним колесом, и снова выехал на шоссе.
