Сага о Кае Эрлингссоне - Наталья Викторовна Бутырская

И если вчера пили всё подряд, воздавая хвалу Флиппи, Хунору, Эрлингу и их предкам до пятого колена, то сегодня решили сравнить, у кого брага веселее и забористее. К закату все уже и позабыли, с чего начался спор. Я же пить не торопился, помнил, как чуть не опозорил себя в Сторбаше. В этой деревне я такой славы о себе оставлять не хотел.

Я вышел из гостеприимного дома, вдохнул свежий воздух и тут же скрючился от боли, не в силах выдохнуть.

— Я тебя уже два дня жду, — обвиняюще сказала Ингрид, потирая кулачок. — Ты обещал посмотреть, что я теперь умею делать, а до сих пор не посмотрел.

— Ты же сама видела. Ребята позвали поговорить, а потом на пир надо было идти.

— Вот теперь пойдем! — она схватила меня за руку и потащила в дом тетки Агнеты. Хватка у нее была недетская.

Не глядя ни на Агнету, ни на ее дочек-сыновей, Ингрид провела меня в дом, взяла горящее полено из очага и поднесла его к столу.

— Видишь, вот эти лепешки я испекла сама. Ешь!

Я провел рукой по переполненному животу, но отказаться не посмел, поднес одну лепешку ко рту и укусил. Что-то хрустнуло. То ли зуб не выдержал каменной твердости хлеба, то ли корочка все же поддалась со звуком переломленного ветром дерева. Я осторожно отложил лепешку и потрогал зуб: так и есть, один обломался и теперь больно царапал язык.

— А два дня назад они были мягкими и вкусными! — ничуть не смутившись, заявила Ингрид. — Сам дурак, что так долго шел. А вот тут я соткала полотно, хотела тебе рубаху сшить. А еще вот, — и в меня полетели шерстяные полосатые носки, — тебе под обувь. Ты же все ноги сбил, пока мы шли.

— Ингрид, так не годится встречать гостя! — насупила брови тетка Агнета. — Прибери, выставь угощение, налей ему выпить.

А сама отвела меня вглубь дома, подальше от любопытных ушей Ингрид и других девчонок, усадила на лавку, села рядом, уложила руки на подоле и, вздохнув, заговорила:

— Беда с этой девчонкой. Никакого сладу. Характер как огонь!

— Так вы ж ее и набаловали! В Растранде ее не слышно не видно было. Она даже говорила еле-еле, не то, чтобы перечить кому.

— Я тут поговорила с мудрыми людьми, поспрашивала девочку. Нелегкая у нее жизнь была. Мать то ли померла, то ли ушла, а отец не знал, как в одиночку растить девчонку, вот и отвез ее к двоюродной сестре в Растранд на воспитание. Уж не знаю, что там да как, но, видать невзлюбила ее тетка, досыта не кормила, одежду давала старую да рваную, даже не говорила с ней толком.

Я вспомнил дядю Ове. В ту деревню, кажись, самых нелюдимых да молчаливых отправляли.

— Ингрид совсем дурочкой росла. Ничего не умела, кроме как за козами смотреть, болела часто. Если бы не нападение на деревню, так бы и померла глупой, до первой крови не дожив. А потом ты заставил ее принести жертву богам, она сразу поздоровела, окрепла, силенок прибавилось, но больше всего у нее в ум ушло. Заметил наверное, что она и говорить стала иначе, и посмышленнее стала? А рядом один ты, да еще и говоришь с ней, заботишься, как родные люди не заботились, кормишь, греешь. Вот она по глупости да по малолетству поставила тебя в один ряд с Фомриром да Хунором. Ты не знаешь, но у нее через слово Кай да Кай слышно. «Вот придет Кай, он тебе покажет», «а вот Кай по-другому делал», «Кай лучше всех с топором управляется». Мои дочки тоже кланяться тебе готовы, как божеству какому-то.

Я оглянулся на мелкую, что вытащила остальных девок и командовала ими вовсю, накрывая стол.

— Уж скольких я научила ткать да шить, но так быстро, как Ингрид, никто мое мастерство не перенимал. Она на лету все схватывает да еще и вперед забегает. То ли Орса щедро оделила ее своими дарами, то ли все же благодать божья так легла на ее судьбу. Так я чего все это говорю! Не обидь девчонку. Сейчас один ты у нее есть, как лучик солнца среди хмурых туч.

— Да ты, Агнета, почти что скальд! — делано восхитился я. Мало мне почитателей в Сторбаше было, так теперь еще и Ингрид туда же.

— Скажешь тоже, — рассмеялась она. — Скальд! Переживаю за нее, вот и говорю, не подумавши. Ладно, иди к столу, а то она тебя не черствым хлебом, а деревянной скалкой угостит.

Я вернулся, уселся за стол и едва сдерживал смех. Ингрид закрутила на голове платок, совсем как замужняя женщина, и хлопотала с серьезным видом, по-хозяйски оглядывала свои владения, то и дело посылала девок принести то другую кружку, то чистой воды сполоснуть руки, то еще чего. И это в ее глупом возрасте! Ох и не позавидую я ее мужу.

Лишь только я взял ложку в руку, как она примостилась рядышком и спросила:

— Ну что? Как дела дома? Как отец, мать? Что в Сторбаше творится?

Вокруг нас тихими голубками уселись и остальные дети Агнеты, среди которых были и мальчишки, потому я расстарался и пересказал, как мог, сражение с огненным червем. Описал и героев, что приехали на бой, и самого червя, и лютое сражение, и крики погибших, и дележ добычи. Я даже позавидовал умельцам, что легко слагают висы и песни: меня никогда так внимательно не слушали, замерев и затаив дыхание, боялись пропустить даже словечко. Потом я пересказал и охоту на хуорку. Не все смогли увидеть морское сражение, не все поняли то, что увидели. А я-то был совсем рядышком.

Спать меня уложили прямо в доме Агнеты, накидав шкуры и одеяла на широкую лавку.

Воины пировали еще один день. Многие любовно заготовленные бочки с пивом в те дни показали дно, а огромная с виду хуорка была обглодана до костей. Пора нам пришла возвращаться домой.

Флиппи ушел первым, обнял на прощание отца, Олова, сказал, что вряд ли смогут еще раз увидеться, так как стал он нынче сторхельтом, а значит, пришла ему пора уходить в дальние моря, за славными подвигами и несметными богатствами. Собрал своих людей и уплыл на трех кораблях.

Мы задержались еще на день. Отец обговорил хозяйственные дела, отказался от дани за этот год, прихватил нескольких молодых воинов, что хотели перебраться в город. И Ингрид… Отец сдержал слово и прихватил ее с собой.

Пока плыли обратно, я думал, какое все же облегчение,