Сага о Кае Эрлингссоне - Наталья Викторовна Бутырская

что мы убили хуорку. Не дело, когда на твоих землях и в твоих водах хозяйничает кто-то другой. А потом оглянулся на отца. Тот сидел рядом с кормчим и обсуждал с ним что-то веселое, борода от ветра растрепалась и то и дело залетала отцу в рот, Ингрид беззастенчиво влезала в разговор, и отец громко смеялся на ее слова. Он целый год знал о хуорке и закрытой деревне. Целый год он придумывал способы освободить ее. Это были его люди, его деревня, его владения. Он не подавал виду дома, но, я уверен, не забывал ни на день о беде.

И после этого он хочет, чтобы я стал лангманом? Может, я и стану, но не здесь и не сейчас. Вот будет у меня сила, которой нет равных, чтобы ни один враг не смог застать меня врасплох, чтобы ни одна тварь не могла запугивать моих людей, вот тогда я смогу осесть на земле.

На пристани нас уже ждали. Поодаль стоял незнакомый корабль под чужим флагом, я о таких и не слыхивал, в черно-синюю клетку. Кнут нетерпеливо вышагивал туда-сюда по берегу, то и дело кидая взгляд на нас. Стоило отцу ступить на причал, как Кнут тут же отвел его в сторону.

— Пошли, мелкая, покажу тебе дом, познакомлю с мамой, — позвал я Ингрид, раз уж отец был занят.

Девчонка легко перепрыгнула на весло, а с весла на причал, схватила меня за руку и радостно поскакала вперед.

— Ого, какая у вас пристань большая! Это сколько же кораблей зараз может уместиться? Наверное, два десятка, не меньше. А домов-то сколько! Здесь многие тысячи живут? Как все умещаются? А где столько еды взять, чтобы всех накормить? А тут праздник? Все такие нарядные! Яркие! А блестюшек сколько! А у меня будут блестюшки? А ленты? Ох, какие ленты красивые!

Я вспомнил Растранд, где дома выглядели точь-в-точь как их обитатели: серые, покосившиеся, трухлявые, и улыбнулся. После такого житья Сторбаш покажется праздником. Хотя вокруг ходили женщины в обычных одеждах: синих сарафанах, желтых лентах. Да, у многих были бусы, а некоторые даже серебряные серьги да браслеты носили. У моей мамы было несколько красивых платьев, а уж украшений отец ей в свое время много надарил.

Мать шла нам навстречу, встревоженная, а не радостная, как должна быть после нашего удачного похода.

— Где Эрлинг? — спросила она, не обратив внимания на Ингрид.

— С Кнутом говорит. Кто-то важный приплыл?

— Хорошо, — невпопад сказала мать. — Кнут сам все скажет. Охота прошла удачно?

— Да, Флиппи убил хуорку. Он и впрямь плавает, как дельфин. Прыгнул в воду и ударил прямо ей в брюхо, а в брюхе, представляешь, двое детенышей было. Мы потом вспороли ей живот, и я сам увидел их трупы.

Мать побледнела.

— Не хочу слушать. Хватит! А это кто? — заметила она наконец Ингрид.

— Это, мам, Ингрид, та девчонка, что я из Растранда вывел. С одной руной, помнишь? Отец сказал, что заберет ее к нам. Ты не думай, — добавил я, глядя на растерянное лицо матери, — она хоть и маленькая, но смышленая. Тетка Агнета сказала, что Ингрид по хозяйству все умеет делать. Будет тебе помощницей, когда у тебя живот станет размером в щит. Ну, а ты чего молчишь? — толкнул я Ингрид.

— Доброго здоровьица вам, госпожа! — еле слышно сказала девчонка. — Вы такая красивая, точно конунгова жена!

Это верно, мама у меня ого-го какая красивая. Не такая, как Дагна, та словно хищная птица, а другая, внешне мягкая и гладкая, словно лебедушка, но внутри у нее точно меч железный сидит. Никому не сдастся, никому не поклонится.

Мама встрепенулась, наклонилась к Ингрид, погладила ее по голове и наконец улыбнулась.

— Ты тоже хорошая, вырастешь настоящей красавицей. Правильное имя тебе мать дала. Значит, ты еще и умелица каких мало. Ну, пойдем, поможешь мне добрый ужин приготовить, отца и сына накормить с дороги нужно. А ты иди к отцу да пригляди за ним.

Вот так меня с порога сразу завернули обратно. Тем временем на пристани все изменилось. С прибывшего корабля сошли люди, первым был старый, но вполне крепкий мужчина с побелевшими бородой и волосами. Я заметил, что носовая фигура на его корабле не была снята и раззявила клыкастую пасть прямо на наш город. Неуважительно!

Седобородый окинул взглядом наших и резким каркающим голосом спросил:

— Кто тут Эрлинг Кровохлёб? Выйди вперед, коли не боишься. Или у тебя рука только на детей поднимается?

Я выхватил топорик и шагнул к старику.

— Ты от старости последний разум потерял? Моего отца зовут Эрлинг, и пока никто не смел обвинять его в трусости.

Тот раскаркался-рассмеялся:

— Отец, говоришь? Значит, будет по чести, если и я его сына убью.

Взлетел в воздух меч и, не успел я уклониться, как он врезался в окованный железом щит: рядом стоял Кнут и прикрывал меня.

— Давно уже не слышал я этого прозвища, — тяжело обронил отец. — Но сына моего не трожь, не виновен он ни в чем.

— Так и мой сын, мой Ларс, не провинился перед тобой ничем, когда ты его зарубил. Впрочем, я не Кровохлёб, мне детская кровь на руках не нужна. Долгие годы я искал тебя. Хорошо ты спрятался, далеко забился, в самую глушь. Но от правды и мести не уйдешь! Рад бы тебя и во сне убить, и ядом отравить, и стрелу в спину загнать, но согласен и на поединок, хоть и не заслуживаешь ты умереть в бою. Не дело таким, как ты, вставать в дружину Фомрира. Ты должен гнить в земле, служить кормом для червей, стать дерьмом, каким ты и являешься, — старик говорил сначала тихо и даже устало, под конец же речи разозлился.

Я снова рванул к старику, за такие речи и без поединка убить можно, вот только Кнут удержал.

— Ты сбрендил, старик! — выкрикнул я. — Мой отец в жизни недостойного не делал.

— Умолкни! — рыкнул отец.

На свое удивление я понял, что он приказывал заткнуться мне, а не глупому старику, который возводил напраслину. Возражать отцу перед лицом врага, а именно так я воспринимал седобородого, я не стал.

— Ты пришел отомстить. И я понимаю твои побуждения. На твоем месте я сделал бы то же самое, — отец говорил тяжело, будто задыхался под тяжестью мельничного жернова. — И я не отказываюсь от боя, хотя мог бы приказать своим людям убить тебя на месте или отдать на потеху Нарлу, как не отказывался и раньше. Только прошу подумать вот о