Ознакомительная версия.
Некоторых девушек выбитые двери заставали за поглощением чая с пряниками, а кое-кого даже развалившимися в безделье на койках. Большинство из них вовсе не ожидало гостей, а лето было привычно жарким, так что вполне часто попадались особы в нижнем белье. Вот они то, в момент, когда их прямо в неглиже, поволокли по ступенькам, как раз и начали визжать по-настоящему. Что касается физического сопротивления, то в основном оно только смешило облаченных для серьезного боя громил. Правда, с молодыми девушками все же не обходились как с давешней вахтершей, то есть при случае колотили только руками, никоим образом не прикладами. Кстати, из-за разбитой старушечьей «будки» возникли некоторые сложности. Ведь кое-какие из жертв не успели обуться даже во что-нибудь, а некоторые потеряли тапочки в процессе ускоренного спуска по ступенькам. Теперь они резали ноги в усыпанном стеклами холле. Тем не менее, со вторым этажом турецкая команда покончила достаточно быстро.
Всяческие мелкие сюрпризы, в целом не явившиеся помехой для операции, начались на третьем. Вначале солдаты попали в комнату, в коей уже в течение пары часов происходила интенсивное поглощение спиртного, но главное, тут наличествовало несколько парней. Окно этой комнаты выходило на противоположную от входа сторону, а музыка-сопроводиловка грохотала здесь «на полную», так что появление мужчин в камуфляже и со стволами наперевес оказалось полнейшей неожиданностью. Быстрее всех среагировал самый старший из присутствующих. «Спецназ!», – гаркнул он со знанием дела, после чего перепрыгнул через ногу так нежно обнимаемой им секунду тому девицы, к распахнутому окну. «Мне никак нельзя, ребятки, я на условке», – пояснил он не столь громко, явно в качестве извинения, и тут же сиганул в это самое окно. Один из двух ворвавшихся, отработанно автоматически, пальнул вдогонку, но похоже не успел зацепить беглеца, зато в доме напротив посыпались стекла и штукатурка. Между прочим, данный гуляка оказался одним из немногих, кому удалось запросто уйти из зоны облавы, но как свидетель чего-либо он все же никогда и нигде не фигурировал.
Натуральная стрельба над столом, с бутылочками и закусью, произвела на остальных попросту шоковое воздействие. Только один из гостей женской общаги служил в армии, но и там ему удалось стрельнуть из автомата только пять раз, и в общей сложности, пятнадцать патронов. Так что солдаты спокойно вытолкали наличных девиц к двери, где ими привычно занялась команда «два», а пятерых все еще пялящих глаза в удивлении юношей они весьма простыми жестами заставили лечь, после чего опрокинули на них стол с недоедками и недопитками, и, пнув пару раз ближнего, отправились проводить половую селекцию далее.
В паре комнат пятого этажа кое-кто, из наблюдающих за улицей и прислушивающийся к шумам внутри, решился на возведение баррикад. Но мгновенное переключение с мирной студенческой привольности на серьезное сопротивление врагу – вещь практически невозможная. Никто из дамочек не догадался даже опрокинуть на дверь, например, шкаф – и дело не в том, что от этого тоже не случилось бы никакого толку – просто, в шкафу наличествовало так много модных шмоток: с точки зрения женской психологии, пожертвовать всем этим было никак нельзя. Ну, а баррикады из стульев и тумбочек оказались ничуть не лучше старинных, много раз покрашенных вместе с дверями, щеколд тоталитарного времени. В общем, всего через двадцать две минуты спустившиеся вниз сержанты доложили подполковнику командующему операцией о ее успешном окончании. Им пришлось солидно напрягать гортань. Дело в том, что из автобусов уже вовсю сыпались русские ругательства – до студенток Донецкого технического университета наконец дошло, что с ними творится что-то из ряда вон выходящее.
Кстати, вокруг уже появились зеваки, и из соседних домов вообще высунулось до сотни любопытных лиц. Командир операции хлопнул по плечу ближайшего подчиненного, хохотнул, и бодро вскочил в раскрашенный подобно жирафу «Хаммер». Затем он дал отмашку. На выезде из арки, какой-то, плохо осведомленный о уже свершившейся перекройке мира в войну, водитель, только мгновение назад припарковавший своё лимонное «Дэо» чуть ли не поперек дороги, попытался о чем-то спорить с как раз выруливающий на эту же дорогу БТР-80. То было очень неумное, и как оказалось, смертельно опасное дело. Ибо вначале большое колесо четырнадцатитонной машины просто отжало его нецарапанную доселе игрушку в сторону, а потом сверху пальнул короткую связку пуль тяжелый КПВТ. Это проявил свое эго сидящий наверху стрелок-пулеметчик: видимо ему очень хотелось помочь водителю бронетранспортера хотя бы чем-нибудь.
* * *
…Он опасался, знаете чего?
Той конницы, оттянутой назад.
Достаточно пошевелиться вновь,
Чтоб разнести преследующих в щепки,
Ведь здесь, внизу, долина Марафона
Росла в длину, а так же ширину.
Однако и уйти тем кораблям,
Что азиатов принесли на берег,
Он не хотел позволить. Искушал
Его должно быть Марс или Афина,
Похоже все же женщина, поскольку
У греков Марс не значился в богах…
Потасовку подобного плана надо снимать на видео. Эффект конечно будет не сравним с драками в Верховной Раде, однако тоже интересно. Может успешно применяться постмодернистами-реформаторами в плане показа окончательного разложения армии. Бойцам-первогодкам будет весьма приятственно полюбоваться, как «гансы-офицеры» чистят друг другу хари, и колотятся стульями. Николай Забияка вовсе не зря опасался именно данного этапа офицерского бунта. Оказывается действительно, в любой революции самое сложное – разобраться со своими. С другими потом легче – нападаем сплоченной кагалой. А вот разборка в собственных рядах… Здесь надо иметь воистину основополагающую объединительную идею, и мозги умеющие отстраняться от частностей, и полностью, до последней клеточки подчиненные железной воле. Может быть даже особую мораль, ибо через обычное сентиментальное сюсюканье разборка с теми, кто рядом, сразу воспринимается как эквивалент предательства. То есть, круговая порука дело такое – в обе стороны тянет.
Опасаясь срыва, или локальных проколов в этом первичном этапе, майор Забияка сотворил своеобразную подстраховку. Все революционеры ведают, что главным всегда является контроль связи – «телефон, телеграф, вокзал», как говаривал позабытый потомками пионеров дедушка Владимир Ильич. Слава, отвергнутому тем же дедушкой, богу, в плане связи, кое-какие внешние, по отношению к полигону, и даже внутренние обстоятельства способствовали планам бунтаря Забияки. Во внешнем мире, в привязке ко времени, уж не первые сутки, а пространственном континууме, по крайней мере, как предполагал Забияка, в пределах Крымского полуострова, начисто отсутствовала спутнико-мобильная связь. Давали перебои и обычные телефонные линии, а в плане отдельных направлений – междугородние сообщения. Возможно и международные тоже, однако проверить такое не получалось: несмотря на свалившееся с неба благоденствие глобализации никто из офицеров полигона до сей поры не завел дружков-приятелей в Нью-Йорке, Чикаго, или в иных-прочих веселых местах планеты. Да и Министерство Обороны, надо же, до сих пор не выписывало офицерам путевок на Гавайские острова. Или может, просто никто туда не хотел и не писал соответствующих рапортов? Кстати, в плане местных военнослужащих такое вполне допустимо, они ведь и так служили в Крыму – чего еще надо-то?
Ознакомительная версия.
