Фланги находились слишком далеко, чтобы их видел Голгоф, и на севере их поддерживали странные воины с мощными, как у огров, телами и огромными глазами от того, что они жили во тьме долин. Южное крыло представляло собой массу воинов, восседавших на самых причудливых созданиях — чешуйчатых монстрах и длинноногих птицеподобных существах — рядом со всадниками-кочевниками из южной пустыни. Зрелище внушало благоговение: строй двигался вперед подобно сплошному ковру насекомых, стекаясь с предгорий к стене, которая отделяла горы от владений леди Харибдии.
Стена простиралась в обоих направлениях, сколько Голгофу хватало глаз, и выглядела крутой и неприступной, с массивными бастионами и нависающим сверху выступом. Она была примерно в сто метров в высоту, а расстояние между бастионами составляло метров пятьдесят. На укреплениях вверху с трудом можно было разглядеть крохотные фигурки — легионеров, готовящихся отразить атаку. Многие воины Голгофа тащили лестницы и крюки-захваты, другие намеревались осыпать укрепления дождем стрел. Другие просто хотели выманить легионеров в чистое поле и потерять головы в хаосе битвы под стенами. Сказать по правде, Голгоф был одним из них.
Земля впереди была изрыта траншеями и утыкана рядами шипов. Не обращая внимания на опасность, орды нахлынули на нее. Столь немногие из них когда-либо видели битву, масштабом подобную той, что им обещали здесь, что они практически обезумели от жажды боя и плевать хотели на угрозы. Масса немытых тел сгрудилась вокруг Голгофа, пока тот лез через баррикаду из заостренных колов, зная, что взбирается по телам собственных воинов, которые упали и погибли, пронзенные остриями. Перебравшись на другую сторону, он увидел, что траншея впереди заполняется телами, и вместе с толпой вокруг себя побежал по телам павших.
Они кричали — затоптанные люди от паники, другие — от радости, прилива ярости и адреналина, подобного которому они никогда не чувствовали. Начали прилетать первые стрелы, неточные выстрелы с большого расстояния, которые все равно попадали в цель, ибо упасть они могли только в массу атакующих. Голгоф увидел воина — он был уверен, что это кто-то из Меча — который пошатнулся со стрелой, угодившей сбоку в грудь, и исчез под ногами своих товарищей, как тонущий человек под волнами.
Когда стрелы начали падать гуще, Голгоф вытащил щит из-за спины. Рои стрел пробивали прорехи в наступающей орде, но те быстро заполнялись другими воинами, с нетерпением жаждущими оказаться в первой линии. Земля вокруг кишела ловушками и несла смерть скрытыми шипами, что пронзали ноги неосторожных, и ловчими ямами, которые пожирали по двадцать людей за раз.
Голгоф услышал трубы на стенах — отвратительный звук, созывающий на битву солдат Бога Наслаждений. Он видел сверкающие наконечники копий и сигнальные вспышки взрывчатки. В отдалении что-то полыхнуло, и поблизости взвился столб дыма и изуродованных тел. Удар грома прокатился по наступающим воинам. Голгоф поднял взгляд и увидел на стене огневую точку, где взгромоздилась гигантская боевая машина, швыряющая взрывчатые снаряды в сердце его армии.
Они трусливы, эти рабы королевы-дегенератки. Они скорее готовы убивать настоящих мужчин с расстояния, чем выйти и сражаться с ними лицом к лицу, мечами и топорами. Голгофа переполнила ненависть к леди Харибдии, которая лишила чести Изумрудный Меч, к ее солдатам, которых он бы с радостью рубил тысячами, если мог бы до них добраться, к самой планете, что позволила захватить власть этой раковой опухоли. Ненависть пронесла его над дымящимися кратерами, между падающими стрелами, над баррикадами и траншеями.
— Вперед! — закричал он на орду вокруг себя, на людей, которые теперь были окровавлены и пошатывались. — Вперед, псы! Ради вашей чести! Умрите как мужчины!
От взрывов содрогнулась земля. Сверху пошел дождь из земли и крови. Под ногами лежал толстый слой тел, а оборонительные траншеи уподобились кровавым топям. Копья на пружинах вырывались из земли и пронзали животы людей.
Голгоф попытался разглядеть, что происходит в дальних частях линии атаки. Конница обратилась в смятение, лошади застряли на баррикадах, в смешавшейся массе люди и звери затаптывали друг друга насмерть. Некоторые избежали свалки и растянулись длинной цепью, галопируя вперед — кое-кто даже добрался до самой стены, и конные лучники стреляли прямо вверх, а солдаты собирали по кускам лестницы, чтобы взобраться на укрепления. Со стен уже стекали потоки мерцающей кислоты, окатывая тех, кто пытался подняться, и стрелы падали густыми волнами.
Хат справлялся лучше. Его люди мчались вперед, увлекаемые потоком воинов Змеи. Они сильно уменьшились в числе из-за оборонительных сооружений, но это значило, что те, кто был достаточно силен, чтоб прорваться, не были обременены теми, кто пал. Хат на самом деле не командовал ими — никто не мог по-настоящему руководить такой ордой, она неслась вперед скорее по инерции, чем по приказам — но Голгоф хотел, чтобы его старый друг был здесь, как представитель племени Меча.
Яркие магические стрелы взмывали вверх над всем войском варваров. Их выпускали таинственные южные убийцы, и с каждым выстрелом крошечная фигурка падала с укреплений, чтобы упасть и разбиться о землю далеко внизу. В ответ с одной из башен вдруг ударили яркие копья молний, прямо в сердце смешавшейся конницы. Вспышка белизны, и на ряды варваров посыпался мокрый ливень обращенной в пыль земли, конской и человеческой плоти.
Они умирали, как и люди по всей стене. Голгофу не было до этого дела — он видел достаточно много умирающих и достаточно многих убил сам. Места для сочувствия не осталось, все внутри него заполнил гнев, казалось, готовый взорваться. Он двигался вброд по пролитой крови к стене, ряды воинов вокруг него редели, стрелы утыкали его щит, вознесенный над головой, а волосы и кожа стали липкими от брызг крови.
Внутри стены было сухо и темно. Сквозь камень начали просачиваться звуки битвы — глухой пульс боевых кличей и воплей, перемежающихся внезапным ревом пушек и грохотом, с которым магические залпы ударялись в землю.
Тарн вытащил кинжал и зажал его между зубами. Боком он втиснулся в расщелину и начал продвигаться вверх. Крепкая кожаная одежда защищала его от острых камней. Кинжал был его единственным оружием, потому что здесь, в середине стены, не было места, чтобы брать с собой щит или меч. Тарн не возражал — кинжалом он мог убивать лучше, чем большинство людей — чем бы то ни было другим. По правде говоря, он был достаточно силен, чтобы обходиться даже голыми руками. Грик выбрал его еще при рождении, отделив от более слабых младенцев очень простым способом: он держал их на холоде все дольше и дольше, пока не остался только один, и это был Тарн.
