он пытается нам противостоять. Взгляните на него. Видите, какой взгляд? Мы разбудили зверя, не так ли, Рассел?
— Это ошибка, — Расс охрип от боли. — Вы схватили не того.
— Все так говорят, — звучит ответ. — Рассел, мы дадим вам пару минут, чтобы успокоить зверя. У нас есть нож, а у вас — пальцы. Вернее, то, что от них осталось. Но у вас есть и вторая рука. А еще локти и плечи. Видите, мы запросто решим проблему. После чего мы отправимся домой, выпьем горячий шоколад, поцелуем своих жен и заглянем в спальни к детям. Все дело именно в них, Рассел, в этих спящих детях. Мы не хотим, чтобы такие люди, как вы, беспокоили их сон, совершали вещи, которые плохо скажутся на их будущем. У всех присутствующих здесь есть семьи. Вы отвечаете на наши вопросы — вы покидаете эту комнату. Вы не отвечаете… что ж, комнату вы в любом случае покинете, но в этом случае способ вам не понравится. Так что сделайте глубокий вдох, пусть ваш разум прояснится, и ответьте на следующий вопрос: второго числа текущего месяца в девять часов в баре на окраине Хилтона вы передали кому-то сверток. Кому?
Настала очередь Расса смеяться. Из его ноздрей брызнула слизь.
— Я не… никаких свертков. Я никогда… Я никогда не был в баре на окраине Хилтона.
— Мы уже знаем, кому вы передали сверток, Рассел. Нам просто нужно подтверждение. Ладно, как насчет фамилии? Вот упрямец! Хотя бы инициалы?
— Д. Ж., — говорит Расс.
— Господа, и у нас есть победитель! Лишился двух пальцев, и по-прежнему пытается сопротивляться.
— Р. Х., — говорит Расс.
— Невероятно, — говорит «менеджер».
— П. К., — продолжает гадать Расс. — С. Б… С. Р… В. Г… А. М…
— А, к черту, — говорит «менеджер». — Жгут готов?
Рассу кажется, будто кто-то отвечает «да».
— Терпеть не могу эту часть. Все эти брызги. Ладно, приступим.
Жужжит нож. Он врезается в правое запястье Расса, и внезапно его правая рука свободна; из раны хлещет кровь, он смотрит на свою изуродованную руку и теряет сознание, будто тяжелый камень погружается в темную воду.
К его лицу что-то прижимают — что-то похожее на пригоршню снега. Придя в себя, он отплевывается и воет от боли. Обрубок правой руки обработан и перевязан, и теперь на столе распластана его левая рука, беззащитная, с широко расставленными пальцами.
— Я из-за вас пропускаю футбольный матч, Рассел, — говорит «менеджер». Он явно раздражен упрямством непослушного мальчика. — А ведь я большой фанат «Джетс».
Расс опускает глаза. Может ли он говорить, испытывая такую боль? Он пытается, но ничего не выходит.
— Хотели что-то сказать?
Расс пробует еще раз, собрав все оставшиеся силы.
— Вы, — хрипит он, — взяли не того. Клянусь… клянусь Марией и Иисусом.
— Похоже, у нас здесь глубоко религиозная душа, — говорит незнакомец, обращаясь к своим безмолвным коллегам.
— Я не сделал… ничего… плохого. Я сверяю числа. Вот и все. — С неимоверным усилием Расс поднимает голову прямо к безжалостному свету. — В чем дело… Что я, по-вашему, сделал?
— Это было бы нечестно, не так ли? Давать вам подсказки. Нет, не думаю.
— Прошу вас… скажите. Что я сделал?
— Отвечайте на мои вопросы, тогда я отвечу на ваши. Когда вы в последний раз были на переправе на Статен-Айленд?
— Не помню. На переправе? Вроде бы… кажется, в апреле или мае.
— Ох, Рассел! Хватит уже! А как же во вторник вечером?
— Нет. Вы ошибаетесь. В прошлый вторник я весь вечер был дома, — он сглатывает, по-прежнему пытаясь справиться с болью. — Я каждый вечер провожу дома.
— Во вторник, — продолжает «менеджер», — в восьмом часу вечера вы сели на паром в Статен-Айленд вместе с пожилым бородатым мужчиной. При себе у него был чемодан. Как звали этого мужчину и что лежало в чемодане?
— Это нечестно, — шепчет Расс. — Я уже ответил на вопрос. Теперь ваша очередь.
— О, я вас обманул. Собственноручно дать вам оружие против самого себя? Ну уж нет. Я повторяю: как звали старика и что было у него в чемодане?
К своему удивлению, Расс с презрительной ухмылкой отвечает:
— Авраам Линкольн. Геттисбергская речь.
«Менеджер» слегка наклоняется вперед. Расс слышит, как что-то трещит, будто полиэтиленовая пленка.
— Вы, — раздается голос из самого центра прожектора, — выиграли суперприз. За то, что не сказали нам абсолютно ничего, вы получаете… — он делает неопределенный жест правой рукой.
Расс вздрагивает от звука бензопилы у себя за спиной.
Снова трещит полиэтилен: двое мужчин за столом прикрывают лица прозрачной пленкой.
Звук бензопилы приближается. Запах бензина перекрывает все остальные запахи — рвоты, пота и ужаса.
— Пожалуйста, — умоляет Расс, загнанный в ловушку лучами прожекторов. Обрубок правой руки безнадежно дергается в воздухе. — Прошу вас… в чем я виноват?
— Вы существуете, — говорит «менеджер», но Расс едва ли слышит его слова из-за шума приближающейся пилы.
Все заканчивается быстро.
Человек с бензопилой — настоящий профессионал, у него большой опыт. Это не составляет ему труда. Это его работа.
Кровь заливает полиэтилен и белые стены. Кровь брызгает на потолок и стекает по полу. Кровь заполняет все пространство, — кровь, которая бьет из самой середины тела Расса Трусдейла, разрубленного пополам. Кровь, кровь, кровь, а над ней — бледное лицо с застывшей гримасой ужаса, лицо, которое будет мучиться своим последним вопросом до тех пор, пока время не сотрет с него плоть. Или пока это не сделает огонь в печи крематория, расположенного в подвале этого здания, через каких-то пятнадцать минут.
Еще один человек исчез из этого странного мира. Несчастные одиночки исчезают каждый день.
Все кончено, пила умолкает, человек с голосом менеджера по продажам выключает прожекторы и говорит своим спутникам:
— Что
