вышлет свой раньше.
– Пусть сунутся! – весело сказал Виктор. – Угостим их из отобранной у них же классной базуки!
– Не наигрался в детстве в войнушки? – осуждающе спросил Никифор.
– Да в общем-то почти и не залипал в компе, – признался Климчук. – Родители блюли каждый мой шаг. Вот я и не сидел у компа сутками, как мои сверстники. Всё куда-то ходил: то на борьбу, то на рисование, даже на бальные танцы.
– Ты занимался танцами? – удивился Никифор.
– Ага, – смутился Виктор, – в детстве, с девяти лет.
– Что ж не пошёл по этой дороге дальше?
– Как-то всё скукожилось после восьмого класса, да и жизнь поменялась после развода отца и мамы.
– Сочувствую. – Никифор вскипятил воду, бросил в полулитровую кружку две горсти клюквы и вернулся в гостиную, заставая Истомина и Анну беседующими.
– По-моему, это, по крайней мере, спорно, – сказала женщина, успевшая подсесть к физику на диван. – Ветвление происходит в гильбертовом пространстве, а не в классическом евклидовом.
– Это ваша парадигма или Зельдовича? – с любопытством спросил Истомин. Было видно, что он ожил и чувствует себя лучше.
– Зельдовича. Но я поддерживаю его концепцию.
– О чём речь? – спросил Никифор, передавая старику кружку.
– Глеб Лаврентьевич считает, что энтропия будет распространяться в пределах светового конуса, потому что скорость процесса расширения не преодолеет световой предел. А мой непосредственный руководитель уверен, что эвереттовский процесс ветвления распространяется мгновенно из одной точки и порождает копии так же мгновенно.
– Что такое световой конус? – наморщил лоб Климчук.
– Это космологический термин, – сказал Никифор. – Любой процесс в нашей Вселенной создаёт конус расширения пространства, потому что скорость света конечна.
– То есть если ваш эн-накопитель взорвётся, то вся наша Вселенная исчезнет мгновенно, так?
– Не взорвётся, – поморщился Истомин.
– Разделится на столько копий, – пояснила Анна, – сколько в неё заложено вероятностных вариантов.
– Пустые споры, – сказал Никифор. – Нам будет всё равно, как будет расширяться энтропия, создавая хаос. Мы перестанем существовать.
– Я тут ни при чём, – поднял ладони Климчук. – Моя совесть чиста.
– Чистая совесть всего лишь признак плохой памяти.
Анна рассмеялась:
– Вы стоите друг друга.
Улыбнулся и Истомин, с удовольствием прихлёбывая напиток.
Никифор сел напротив дивана.
– Глеб Лаврентьевич, у меня вопрос поконкретней. Сейчас к вам хотели пройти двое военспецов, Колесников и Ладыжный. Вы их знаете?
Истомин отвёл глаза.
– Они… финансировали проект…
– Дело не в ваших связях. Они сели в хронокапсулу – вашу квартиру в будущем и вышли в прошлом. Они те ребята, из будущего? Или нынешние, что обитают на планете в данный момент?
– Я с ними встречи не назначал.
– Впрочем, это не имеет значения. Объясните тогда, почему я несколько раз выходил из квартиры, возвращался, но заставал там своих спутников. – Никифор кивнул на Анну и Климчука. – Хотя при включённом накопителе квартира должна была уйти в прошлое, и я не должен был там никого встретить.
– Ничего сложного, всё очень просто, – сказал Истомин, поёрзав на диване. – Эн-накопителем управляет компьютер. Когда кто-нибудь выходит, а это до вас всегда был я, он уменьшает скорость сбора энтропии до нуля, хотя продолжает удерживать объём. Естественно, замедляется и время.
– Но в последние несколько часов мы стали промахиваться: то я приду – там никого, то Виктор уходит и не может вернуться в нашу компанию.
– Компьютер догоняет объём накопления.
– Плюс происходит новое ветвление, – добавила Анна. – Вы остаётесь в главном потоке, а копии уходят в… копии.
– И где-то далеко сейчас мы сидим в копии ответвившейся Вселенной и решаем ту же проблему?
– Все ваши копии решают. Но сказать, где именно, далеко или близко, я не могу. Гильбертово пространство, в которое проваливаются версии, это скорее математика, а не физика. Оно пронизывает нас и всю нашу реальность. Любой из нас сейчас представляет собой спектр личностей, повторяющих все наши личностные характеристики, но каждый миг продолжающих действовать чуточку иначе.
– Уф! – выдохнул Климчук. – Голова кругом! Как вы помните всю эту научную дребедень?
– Наука – не дребедень, – покачала головой Анна.
– Он бывает невыносим, – проворчал Никифор.
– Скажите, Глеб Лаврентьевич, – отмахнулся неуёмный Климчук, не зная, чем себя занять. – Вы с самого начала знали, что ваш накопитель хаоса сработает как машина времени?
Анна, собравшаяся выйти из гостиной, приостановилась на пороге.
Остался в комнате и Никифор, не зря беспокоившийся по поводу не выдержанного на язык капитана.
– Предполагал, что эффект возможен, – признался Истомин, то и дело косящийся на часы. – Как оказалось, этот процесс можно регулировать.
– Процесс чего?
– Хода времени. Увеличивая каверну вакуумного потенциала, в которую и сваливается, так сказать, энтропия, можно замедлять течение времени и даже перенаправлять фазу. Мне удалось рассчитать простой низкоэнергетический коллапс волновой функции трёхмерного пространства, который…
Истомин помолчал, жуя собственный язык, помрачнел.
– Который, к сожалению, необратим.
– Почему «к сожалению»? – спросил Климчук.
– Потому что я не могу остановить начавшуюся цепную реакцию инфляционного роста энтропии. При достижении критической массы энтропии…
– Произойдёт декогеренция всей Вселенной, – закончил Никифор. – Мы это уже поняли.
Истомин поморщился, но возражать на этот раз не стал.
– Значит, ваш накопитель действительно можно использовать как оружие? Скажем, как излучатель хаоса?
– Я… не думал…
– А надо было!
– Виктор! – осуждающе проговорила Анна.
– Прекрати! – добавил Никифор, хотя мог бы подписаться под обвинением капитана двумя руками. – Никто не хотел создавать оружие.
– Кроме наших вояк, – фыркнул Климчук. – Кстати, как они на вас вышли? Или вы сами к ним обратились?
– Два года назад, когда я уже мучился с конструкцией накопителя, Лебедев познакомил меня с Колесниковым.
– Лебедев – ваш завлаб?
– Хороший теоретик… но… не важно. А Колесников…
– Мы знаем, он эксперт научного управления…
– Колесников – заместитель министра обороны и начальник центра по созданию оружия на новых физических принципах.
Климчук и Никифор посмотрели друг на друга с одинаковым изумлением.
– Круто! – осклабился капитан.
– Вот почему он так настойчив, – сделался задумчивым Никифор.
– Дальше вы знаете.
– Вы один работаете?
– Практически да.
– Любите одиночество?
– Скорее уединение.
– Хорошо, пусть они там бесятся, – сказал Климчук, – мы всё равно опережаем всех конкурентов. Сейчас ведь снаружи всего шесть часов утра.
Истомин снова глянул на часы.
– Шесть часов двадцать восемь минут.
– Вот поэтому мы всех опередим и решим проблему раньше, чем начнётся переполох со смер… – Виктор прикусил язык, покосившись на хозяина квартиры, к счастью, не обратившего внимания на его оговорку.
– Оптимист, – улыбнулась Анна.
– А чего сидеть и кукситься? Давайте мыслить широко, сами же предлагали. Одна голова хорошо, – Климчук кивнул на опустившего голову Истомина, – а четыре…
– Два мутанта! – рассмеялся Никифор. – Как говорил Жванецкий, если кто его помнит: мыслить так трудно, что большинство людей судит.
– Мне было четырнадцать, когда он умер, – кивнул Виктор, – но я помню. Можно ещё вопрос?
– Не слишком ли много ты задаёшь вопросов?
– Это значит, что я ещё расту. Я так и не понял, товарищи учёные, каким образом военспецы хотели использовать накопитель в качестве оружия. Энтропия же не пуля и не граната.
– Её можно усиливать векторно, – пробормотал Истомин.
– Как луч лазера?
Физик пожал плечами:
– Не совсем так, но похоже.
– А что излучается? Какие частицы? Фотоны, электроны, кварки? Антиматерия?
– Ты и о кварках знаешь? – с иронией поинтересовался Никифор.
– В «Википедии» полно сведений о кварках.
– Тогда ты должен знать,
