Из-за занавеси, шаркая ногами, вышел горбун. На нем был шипованный ошейник, от которого тянулась длинная цепь, другой ее конец держала куртизанка. Его лицо представляло собой массу бронированных, наслаивающихся друг на друга визоров, позади которой пульсировал жуткий бесформенный варп-паразит. На службе Инквизиции Чеваку доводилось видеть подобных существ, и кроме того, он наблюдал, как эти паразиты свободно парят в проложенной меж измерениями Паутине. Их знали под многими именами, Чеваку же вспомнилось название «медуза». Наделенные острой эмпатией, они способны были впитывать ощущения и запечатлевать сильные эмоции в виде сновидений или воспоминаний. В Черной Библиотеке Чевак узнал, что темные эльдары считают мозгоплод медузы ценным деликатесом — как в кулинарном смысле, так и в плане переживаний — и посредством его могут заново испытать боль, страх и яркие эмоции своих жертв. Инквизитор решил, что гибрид, севший рядом, выполняет именно такую функцию. Куртизанка настроила бронированную маску носителя медузы, сменив фильтр на линзу потусторонне-зеленого цвета, как инквизитор настраивает пикт-устройство перед допросом.
Чевак прищурился, глядя на ту, что собиралась его допрашивать, сидя за столом напротив. Куртизанка начала доставать спрятанные в корсете ножи: стилеты, ланцеты, заточки, бритвы, игольчатые дирки, набор крисов. Все они поблескивали разными оттенками от липких следов экзотических токсинов и чужеродных ядов. Чевак понимающе кивнул. Куртизанка была из Сестер Лилиту, умелых отравительниц, экспертов в искусстве ужасной смерти. Инквизитор улыбнулся. Он сыграет в ее игру.
С видом знатока куртизанка театрально выбрала первый клинок. Сслит вдруг оказался позади инквизитора, когти рептилии схватили его и прижали голую руку к столу. Куртизанка без улыбки поддела проволочную гирлянду мелта-бомб кончиком ножа и убрала ее туда, где инквизитор не мог бы до нее дотянуться. С ее губ соскользнул режущий ухо поток чужого наречия.
— Как тебя зсссвать? — перевел ящер-наемник.
Чевак не ответил, и куртизанка подцепила острием плащ арлекина.
— Где ты это досссстал?
— Я убил эльдара-арлекина, который его носил, — открыто признался Чевак. Куртизанка и ее жестокая госпожа обменялись взглядами, полными удивления и враждебности, хотя сложно было сказать, что их больше шокировало — неправдоподобная похвальба инквизитора или тот факт, что он изрек ее на их собственном мерзком наречии.
— Ты лжешь… — прошипела куртизанка.
— Повторяй это почаще, — ответил Чевак. Куртизанка уронила плащ и постучала по бронированной обложке «Атласа Преисподней».
— Что это у тебя за вещь? — требовательно спросила она.
— Я бы это на твоем месте не открывал…
Но книга уже была открыта. Отравительница расстегнула золотую застежку и позволила тяжелым обложкам упасть в стороны, раскрывая карты из растянутой на рамках кожи. Она не закричала, и душа ее не иссохла, как это случалось на глазах Чевака с другими эльдарами; куртизанка только нахмурилась, глядя, как древняя кровь парии течет по жилам и капиллярам, пронизывающим пергамент. Чевак покачал головой, одновременно завороженный и разочарованный.
— Дети Падения воистину сведущи в том, как скрывать свой дар от Той, что Жаждет, — сказал Чевак.
Это был не комплимент. Психическая атрофия этой мерзкой расы не только защищала их от внимания бога Хаоса Слаанеша, но и укрепляла их против аннулирующей мощи «Атласа Преисподней».
Еще один закат, еще один душераздирающий вопль донесся снаружи. В шатер вбежал офицер-кабалит, чтобы злобным шепотом доложить повелительнице-суккубу очевидные известия.
— Для добычи ты довольно много знаешь о наших делах, — обвиняющим голосом сказала куртизанка, поигрывая ножами, словно рассеянный ребенок. — Теперь давай я тебе покажу, как я добываю информацию. Мои притирания делаются быстро, но боль — сама по себе бесконечность. Скорбь — мое искусство, страдания — мои краски. Ты расскажешь мне все, прежде чем придет конец.
— Это яд малой нгуйянской неборыбы? — с казавшимся неуместным энтузиазмом спросил Чевак.
Неулыбчивые губы куртизанки распахнулись в искреннем удивлении. Чевак продолжил:
— Икра которой, если употребить ее в сезон нереста — что я уже сделал — является естественным противоядием от смертельного яда взрослого небесного животного.
Чевак глядел, как куртизанка кусает тонкую нижнюю губу от очевидной досады. Вогнав острие клинка в столешницу, она подняла изящной рукой еще один. Инквизитор втянул носом воздух.
— Конденсат с горы святой Гесты, — объявил Чевак, закрыв глаза и раздувая ноздри. — Естественная вулканическая лаборатория по производству самых смертоносных токсинов в радиусе двадцати систем. Ты выбрала жидкость, в обиходе называемую «молоком матери». Ее можно нейтрализовать с помощью комбинации серной селитры и нова-лотоса, которую я, к счастью, уже принял в качестве добавки к мафусаиловой воде.
Куртизанка хватала один нож за другим, и каждый раз Чевак правильно идентифицировал яд, которым был смазан клинок, и называл принятое им противоядие.
— …смесь молекулярных эвтрофикантов…
— …пустотная белладонна…
— …фосфорные белки, выделенные из форнаксийских слепых клещей…
— …обычный хронофлакс…
— …гидромиметическая кислота, нет, подожди — отрава души…
Пока Чевак играл с отравительницей, солнце мира смерти успело встать и сесть. Тьма пала на шатер, а вместе с ней — крики тех, кого схватили. Внутрь хлынули облаченные в доспехи кабалиты, оставшиеся часовые темных эльдаров, отступившие с позиций.
— В чем дело? — осведомилась суккуб, высокомерно осклабившись на них.
Командир кабалитов повел по сторонам осколочным пистолетом, вглядываясь во тьму вокруг, а потом прошел следом за своими воинами в шатер.
— Госпожа, — начал офицер, — нечто незримое охотится на нас в лесу.
— Это мир смерти! — завопила куртизанка, обращая ярость, в которую ее привел Чевак, на командира. — Здесь все на что-нибудь охотится.
— Оно едино с тьмой, — продолжал настаивать воин.
— Как и мы! — взвизгнула отравительница. — Здесь как-то замешан этот мешок плоти, я уверена. Скоро он мне все расскажет.
— Это не я, — возразил Чевак, покачав головой. Куртизанка хлестнула его рукой по лицу, и заостренные ногти до крови оцарапали щеку. Чевак наклонился вперед, взял чуть крови пальцем одной скованной руки и мазнул на язык.
— Яд ульевой пауконожки, — сказал инквизитор. — Волдыри, бред, некроз, смерть, — он улыбнулся. — Обычно.
