А чтоб ему!
Сейчас поднимут тревогу!
Я торопливо встаю подошвами на специальные подножки. Щёлкаю крепежом, дрожащими от волнения пальцами прилаживаю на плечах широкие лямки.
Выключаю фонарик. И в кромешной тьме берусь за две удобные рукоятки управления.
Двигатели оживают ровным гулом. А кто-то уже распахивает ворота ангара.
Я до отказа жму кнопку мощности на правой рукоятке. Отрываюсь от пола. И, повернувшись чуть боком, обтекателем левого двигателя бью по створке ворот изнутри.
Крики, проклятия, зеленоватые вспышки разрядников.
Но я уже вырвался из ангара!
Сметаю ещё несколько фигур на вертолётной площадке. И резко, почти вертикально набираю высоту.
Подо мной истошно завывает сирена. Озарённая огнями тарелка дирижабля становится видна сверху как на ладони. Крохотные фигурки мечутся на вертолётной площадке. Этих я не боюсь. У них и автоматов-то нет: штатное оружие охраны – разрядники, бьющие на двадцать метров.
Плохо, что орудия в башнях уже начинают разворачиваться!
Мой джетпак почти невидим для радаров, сплошной армированный пластик. Но компьютер и с помощью оптики отлично умеет наводить. Штатный алгоритм – отслеживать всё, что идёт в сторону «Московских зорь». А теперь, похоже, дали команду бить по уходящей цели.
Я не успею уйти выше!
Клубились бы надо мной облака…
Нету!
Ночь удивительно ясная, звёздная.
Я стискиваю левую рукоять, резко ухожу вбок. Тарелка «Московских зорь» смещается в сторону.
Теперь единственный шанс – рухнуть камнем, за считаные секунды уйти из зоны обстрела. По краю тарелки тоже есть пушки – я должен проскочить между ними. И, падая, миновать зону действия электромагнитных излучателей – ту, что внизу дирижабля!
Я щёлкаю тумблером. За спиной становится непривычно тихо. Лишь ветер свистит в ушах.
И стремительно приближается край дирижабля.
В этот миг начинают работать пушки – справа и слева.
Огненные трассеры перечёркивают пустоту. Шары плазмы рвутся совсем рядом! Долю мгновения кажется, что задели…
Но я уже в мёртвой зоне у самого края тарелки. Пролетаю в считаных сантиметрах от него!
Воздух под днищем дирижабля озаряется сполохами. Это – излучатели!
Только я – ниже!
Падаю туда, где чернеет лента Москвы-реки.
Даже сквозь рёв ветра слышно, как истошно бибикает сигнал опасности. Поток воздуха бьёт в глаза.
Когда на индикаторе высотомера высвечивается число «200», я запускаю двигатели. И спиной чувствую ровный негромкий гул.
Работают!
Значит, всё-таки не задеты!
Я останавливаю падение и плавно снижаюсь. Прибавляю горизонтальной скорости и ухожу на запад. Даже если компьютеры «Московских зорь» ещё не упустили меня из виду, ни одна плазменная пушка меня уже не достанет!
Радиус действия у них – полкилометра. Но они не могут стрелять вниз – только параллельно земле. Иначе бы их просто запретили ставить на хреновину, болтающуюся над центром Москвы.
Сейчас вышлют группу захвата на джетпаках…
Я должен сбить их со следа – спуститься до уровня крыш и резко повернуть на восток. Полчаса, и выберусь за пределы города!
Что такое?
Почему двигатели как-то странно работают?
С запинкой.
А теперь и вовсе не слышу их гула!
Оживает истошный аварийный сигнал. Я гляжу на индикатор топлива. Ещё секунду назад у меня был полный бак! А сейчас – «ноль».
«Таки прожгли дырку!» – молнией вспыхивает в мозгу.
Я не успел снизиться. Остаётся аварийный парашют!
Жму кнопку рядом с рукоятью. Джетпак слегка встряхивает. Но падение лишь чуть замедляется. Мать его так! Я запрокидываю голову и вижу болтающиеся вверху обгорелые лохмотья.
Парашюта нет!
Свистит ветер. Стремительно вырастают подо мной крыши домов.
Отлетался, хренов Икар!
И до реки не дотянул. Светится впереди огнями Ростовская набережная. Въезжает на Смоленский метромост поезд…
Последние яркие впечатления в моей грёбаной жизни?
Страха нет. Только удивление – неужели так быстро всё кончилось?
А ещё глупая мысль вертится: о крыши ударюсь или всё-таки разбросает меня по асфальту? Будто не о себе думаю, а о ком-то другом. Словно это чужое тело – окровавленное, изломанное – останется лежать там, внизу.
Секунды растягиваются, как резиновые.
А в памяти оживает не детство, не лица родителей и друзей. Перед глазами как наяву – отвратная физиономия Аслана. И кривятся его тонкие губы: «Ради чего?»
Вот же подлость!
Какого дьявола лезет из подсознания эта рожа!
И опять спрашивает: «Ради чего?»
Да, я действительно не знаю ответа. Просто пытался выжить. Пытался быть честным – с другими и с собой. Не всё вышло.
Я хотел помочь. И не смог…
Только об этом жалею.
Но теперь ничего уже не исправить.
Время замедляется – будто мозг отчаянно растягивает эти последние секунды.
Тёмные пятна крыш совсем близко. А чуть ниже сереет в лучах фонарей асфальт.
«Хоть бы никого не покалечить…»
Уезжают по метромосту залитые электрическими огнями вагоны, и с ними – чужая жизнь, о которой я никогда не узнаю.
Тьма…
Странно, что не успел ощутить удара. Только водоворот искр, а потом пелена…
Забвение?
Нет!
Опять свет! И чей-то злой голос рядом:
– А можно не толкаться?
Я ошалело моргаю. Озираюсь кругом и не верю – глазам, ушам… Своему телу, зажатому в переполненном вагоне метро.
Не верю в реальность ворчливого женского голоса:
– Хулиганьё невоспитанное! Убери копыто с моей ноги!
– Простите… – шепчу, будто во сне.
А Ростовская набережная за окнами уже исчезла. Поезд опять нырнул в туннель.
Я вышел на «Арбатской».
Отыскал свободное место на скамейке. Сел. Обхватил голову ладонями. Закрыл глаза.
Вокруг шумело людское разноголосье. Долетали рингтоны мобильников…
Подошёл поезд. Электронный голос объявил станцию.
Прошаркали сотни подошв…
А я всё ещё сидел на скамейке.
Целый, невредимый. Живой!
Словно дирижабль «Московские зори», физиономии Паука и Аслана привиделись только в кошмаре…
А может, у меня вообще с головой не порядке?
Я посмотрел на свои ладони. Свежие царапины и ссадины – остались после того, как я продирался через фильтры воздуховода.
