Ознакомительная версия.
Полчаса прошли быстро — будто и не спал. Но этого короткого времени хватило, чтобы цергард Эйнер окончательно пришёл в себя.
Пришелец по имени Гвейран помог ему сесть, отдал остаток похлёбки, а потом потребовал сердито:
— Ну, теперь объясни, как ты ухитрился довести себя до такого состояния?
— Не знаю, — ответил цергард удивлённо, он и вправду не знал. — Вот уж не думал, что со мной может такое случиться… — он вспомнил, как всё было, и бледные щёки чуть порозовели от стыда. Тряхнул головой. — Наваждение какое-то!
— Никто не думает! И со всеми случается! — доктор продолжал сердиться. — Знаешь, сколько вас таких у меня на руках перемёрло? Вспомнить страшно! То баба-дура детям весь свой паёк скармливает, а те потом остаются сиротами. То отец-командир о молодых солдатах заботится. То ещё какое-нибудь благородство приключится. Скажи, неужели дела Арингорада так плохи, что уже верховное командование голодает?
— Да… нет… Не совсем… — цергард виновато опустил глаза, он явственно ощущал себя дурой-бабой.
— Тогда в чём дело? — продолжался суровый допрос.
Если бы в таком тоне с Эйнером Рег-атом заговорил кто-то другой, он просто ушёл бы прочь, не снисходя до объяснений. Но перед тем, кому обязан жизнью, гордость демонстрировать не будешь. Пришлось отвечать честно:
— С довольствия вас сняли. Теперь такое правило: двадцать дней — а дальше либо выпускай, либо стреляй, либо содержи за свой счёт… Ну… я думал, мне хватит, обойдусь… Потом закрутился как-то, забыл… — ох, какой неприятный получался разговор!
— Та-ак, — протянул Гвейран. — Всё ясно, — и спросил мрачно. — А не проще ли было выпустить?
Цергард Эйнер усмехнулся в ответ.
— Чтобы вас тут же сцапали господа Верховные соратники? Уверен, они для того это правило и придумали. Им покоя не даёт, кто вы такие и зачем я вас держу. И они, уж поверьте, ведут допросы совсем иными методами. И если узнают правду — в клочки вас раздерут, стараясь извлечь как можно больше выгоды… Короче, не хотелось бы вас огорчать, но сейчас во всей Федерации самое безопасное место для вас — это камера моего ведомства. Вот так! — он прикрыл глаза, почувствовав, что устал от длинной фразы.
И до того стало жалко Вацлаву это несчастное инопланетное существо, голодное и нездоровое, измученное грузом несоизмеримой с возрастом ответственности, что захотелось обнять его, прижать к себе и пожалеть. Делать этого он не стал, только кивнул примиряющее, типа, камера так камера. И Верховный цергард Федерации Эйнер Рег-ат ушёл, пошатываясь.
— Вы сегодня у нас задержались, господин цергард, — заискивающе улыбнулся пожилой охранник на выходе.
Верховный приветливо-снисходительно улыбнулся в ответ:
— Ах, всё-то дела государственные!
В личных апартаментах (он никогда не думал про это место «дом», именно «апартаменты») было полутемно, единственная ночная лампочка горела в прихожей. Из боковой комнаты доносились звуки — адъютант Тапри сопел носом и чихал во сне, не иначе, простудился в самолёте. Вот и хорошо… в смысле, не то, что заболел, а то, что спит. Ни к чему ему видеть начальство в таком жалком состоянии.
Он привычно плюхнулся спиной поперёк кровати, матрас приятно спружинил…
Много дет назад, если отца не случалось поблизости, они прыгали по этой кровати вдвоём: малолетний Рег-ат и сосед-приятель-одногодок его, Лорги Арз-ат, средний сын командующего фронтами, мальчик добрый и глуповатый от природы — это его именем Верховный цергард Эйнер недавно шантажировал соратника Арзу… Чего они тогда только ни вытворяли, помнится: подскакивали сидя и стоя — кто выше, кувыркались, боролись. А матрасу хоть бы что! Вот оно — довоенное имперское качество!
Несколько минут, лёжа в темноте с открытыми глазами, цергард Эйнер думал о детстве и матрасе. Потом велел себе сосредоточиться, стал думать о деле. И чем дольше думал, тем отчётливее понимал: изначальный план летит к чёрту. Когда ещё квадрант 16-б будет отбит у Квандора — а скорее всего, не будет отбит вовсе… За этот срок кто-нибудь обязательно помёт от голода, если его, Эйнера, не успеет прикончить раньше цергард Азра… Он такой, он найдёт безопасный для себя способ. Это вам не Репр с Кузаром, два труса-интригана… Нет, медлить нельзя. Нужен новый план.
И он придумал его. И восхитился собственному безумию, потому что ни один нормальный человек на такое не пошёл бы… Оставалось только выяснить, насколько нормален или нет нечеловек Гвейран.
Будить адъютанта не хотелось, но вставать самому хотелось ещё меньше. Тапри прискакал на зов, заспанный и сопливый, но полный служебного рвения. Хороший солдат, удача, что судьба свела их однажды…
— Распорядись. Пусть приведут заключённого Гвейрана… да, прямо сюда… нет, мне хорошо… Разрешаю.
…Когда Гвейрана повели «на допрос» не привычным маршрутом, через минус третий этаж, от лифта направо, а незнакомым богатым коридором совсем в другую сторону, ему, признаться, жутковато стало. Как-то сразу вспомнились слова цергарда Эйнера о безопасности. Неужели, и в камере достали конкуренты-соратники?
Но дверь открыл агард Тапри, смешной молоденький адъютант Эйнера (однажды так обидно пострадавший от его, Вацлава, руки), и сразу стало понятно: ничего рокового не случилось, просто заключённый Гвейран удостоился аудиенции в личных апартаментах Верховного. В знак признательности за спасение, что ли?
— Вставать было лень, — пояснил Эйнер честно, и кивнул на кресло, — располагайтесь.
Гвейран расположился и огляделся.
Это была очень красивая, утончённо-роскошная комната, обставленная в стиле позднего декаданса времён заката Империи. Стены её были выкрашены жемчужно-серой краской с добавлением натурального перламутрового порошка, благодаря чему создавалась иллюзия полупрозрачности и глубины, монолитная поверхность казалась лёгкой, будто из густого тумана сотканной. Мебель из драгоценного тёмного савеля имела нарочито простые, лишь немного скруглённые формы — по замыслу мастеров, никакая резьба не должна была отвлекать взгляд от созерцания красоты натурального, редчайшей породы, дерева. На тонированном кальповом паркете рисунком «в дворцовую шашечку» лежал великолепный в своей безыскусности тёмно-малиновый ковёр сафусской работы, с шёлковым, необыкновенно плотным и длинным ворсом. В высоком, под потолок, книжном шкафу, матово поблёскивали тиснёные золотом обрезы старинных фолиантов, здесь же лежали ещё более старинные свитки. У изголовья огромной кровати стоял высокий торшер на прямой ножке ручной ковки, с абажуром из бурского молочного стекла, выполненным в виде полушария. Сама же кровать была застелена стёганым вручную покрывалом цвета плода рего, на коем драгоценном покрывале и валялся цергард Эйнер, в своём провонявшем фронтом камуфляже. Было предельно ясно, что нынешний владелец к шикарному интерьеру комнаты не имеет ни малейшего отношения; единственной деталью, привнесённой им лично, был безобразный оружейный ящик, облезлый и с вмятинами от пуль.
Ознакомительная версия.
