Ознакомительная версия.
На этот раз молчание грэнда было более длительным.
– Все, что я и мои коллеги делали и делаем, Кристиан, – наконец заговорил он, – мы делаем для блага нашей Империи, ради ее укрепления и процветания. И значит, мы все делаем правильно. Тот, кто считает, что это не так, а главное – тот, кто нарушает законы, является врагом. Не врагом Императора, а врагом всех граждан Ромы Юниона.
«Еще один запудривает мозги», – раздраженно подумал Габлер.
– То есть тот, кто просто думает о вас плохо, уже враг? – спросил он. – Может, скоро устроите поголовную проверку на лояльность?
– Не передергивай, Кристиан, – с досадой сказал Шацкий. – Возможно, я не совсем точно выразился. Враг Империи – тот, кто выходит за рамки законности.
– Да нет, – усмехнулся Крис, – ты как раз очень точно выразился. А для вас, значит, законы не писаны? Ради укрепления Империи можно врать, лезть в чужие головы, убивать…
– Ради этого можно все, – жестко произнес палатинец. – И ты прекрасно знаешь, что иначе нельзя. Не для того Империя строилась, чтобы мы позволили ее развалить. Даже не развалить – расшатать!
– А чем кончали все империи прошлого? – Это Габлер вспомнил разговор с Низой на Аполлоне. – Может, и Роме приходит срок? Ничто, как говорится, не вечно в этом мире.
Если бы ему совсем недавно кто-нибудь сказал, что он сможет заявить такое, тем более – грэнду, Крис усомнился бы в адекватности «пророка». С чего бы у него, Криса, могли появиться такие мысли?
Судя по тому, что произнес Шацкий после еще более долгой паузы, палатинец тоже усомнился в адекватности Габлера:
– Ты что, охренел, Кристиан?
– Да нет, мистер Шацкий. Наоборот, теперь у меня мозги прояснились. Кстати, благодаря вам, грэндам. Получается, вам все разрешено, потому что вы действуете в интересах Империи, а другим ничего нельзя. Но кто придумал, что интересы Империи превыше всего? Почему беллизонцы, веронцы и кто-нибудь там еще не могут жить так, как желают они сами, а не Империя?
– Государство защищает интересы большинства, Кристиан, – менторским тоном чуть ли не продекламировал Шацкий. – Большинства! Не думаю, что тебе жилось бы лучше, если бы твой Форпост не входил в состав Империи. То же самое можно сказать о любой другой планете. Я готов поговорить с тобой на эту тему, втолковать тебе…
– А я не готов! – перебил палатинца Габлер. – Вернее, я не собираюсь с тобой ни о чем больше говорить. Есть слова, а есть дела. И дела ваши говорят гораздо больше любых слов. Я уже недавно сказал тебе и могу повторить: участвовать в ваших делах я не желаю. Финиш.
– Не участвовать в наших делах – это одно, Кристиан. А вот мешать нашим делам – это совсем другое. – Тон Шацкого вроде и не изменился, но Габлер отчетливо почувствовал в его словах угрозу. – Ты пошел против нас, ты участвовал в вооруженной акции. Понимаешь, чем это тебе грозит? Тот, кто играет с огнем, непременно обжигается. И часто – до смерти.
– Мне было все равно, против кого идти, Солтио. Я спасал человека.
– Беллизонку. Я так понимаю, ты сейчас у них в храме?
– Я нахожусь там, где считаю нужным.
– И что будешь делать дальше?
– Не знаю.
– Кристиан, ты понимаешь, что у тебя есть только один вариант: вернуться к нам?
– И угодить за решетку. Это в лучшем случае. Но, думаю, такой возможности вы мне не предоставите. Ты же сам сказал: тот, кто играет с огнем, обжигается до смерти.
– А ты не играй!
– Так уже поиграл. Больше всего меня бы устроило, если бы вы оставили меня в покое. Я бы вернулся домой, на Форпост, и нашел бы чем заняться. Но вы же не оставите!
Терпению Шацкого, казалось, не было предела.
– Послушай, Кристиан, – сказал он, понизив голос, – ты нам нужен. Не буду скрывать, это связано с… наблюдателями наших соседей. Кто знает, возможно, ты станешь посредником. Один контакт был, не исключены и другие.
– Солтио, я тебе не верю, – твердо произнес Габлер. – Я всем вам, грэндам, не верю. И что бы ты сейчас ни говорил, я свое мнение не изменю. Может, большим умом я и не наделен, но того, что у меня есть в черепушке, вполне хватает, чтобы не поддаваться на твои уговоры. Так что не трать время понапрасну. Да, я понимаю, что с Нова-Марса вы меня вряд ли выпустите… Что ж, буду жить здесь. Тут хватает мест, где можно укрыться.
Невидимый Шацкий издал что-то похожее на короткий смешок:
– Кристиан, ты ведь пока в Твинсе числишься. Нехорошо проявлять такое неверие в организацию, в которой работаешь. Неужели еще не усвоил, что нет таких мест, где тебя не смогли бы найти?
Габлер стиснул зубы. Этот разговор отнюдь не добавлял ему оптимизма. А палатинец словно почувствовал состояние собеседника, и голос его стал вкрадчиво-угрожающим:
– Ты ведь, насколько я знаю, не сирота, Кристиан. И отец у тебя есть, и мать. Мама… А вдруг с ними что-то случится? Знаешь ведь, в жизни всякое бывает…
– Вот так вот решил меня взять, Солтио? – процедил Габлер, почувствовав прилив холодной ярости. – Знаешь, как в Стафле говорят? «Болт тебе по локоть!» Книжек я, может, и не так много читал, как надо бы, зато объемок всяких насмотрелся. И что-то не помню, чтобы кому-то в этих объемках стало лучше, когда он на такие угрозы повелся. Не дави на мои чувства, бесполезно. Шкура у меня толстая. Попереживаю, конечно, но оклемаюсь. Все там будем…
Габлер старался говорить спокойно, даже безразлично, но чувствовал себя падающим в пропасть без комбинезона с наддувом. И словно для того, чтобы подчеркнуть это ощущение, на одном из настенных экранов-«окон» возник мчащийся к темной земле болид. Космическому страннику не суждено было вернуться в вольные просторы. Еще миг – и он исчез, превратился в ничто.
– Считай это неудачной шуткой, – помолчав, сказал Шацкий.
– Шутка или не шутка – это дела не меняет. Я не вернусь…
– Трудновато с тобой, Кристиан, – вздохнул палатинец. – Кругом тебе обман видится… Не будем мы тебя трогать, и участие в нападении на клинику спишем. Не было там тебя. Повторяю: ты нам нужен.
– Хорошо, – сказал Габлер. – Допустим, я тебе поверил. Если вам без меня никак, могу вернуться. Но при одном условии, и ты его знаешь.
– Напомни, чтобы не было недоразумений.
– Император дает независимость Нова-Марсу, и я возвращаюсь.
На этот раз Шацкий молчал недолго.
– Вспоминается мне такое выражение, – медленно произнес он. – По-моему, из Горация: «Мужчина, упорный в своих намерениях». Похоже, это как раз о тебе, Кристиан. Но есть и другое выражение, кажется, из Овидия: «Капля долбит камень». А это уже обо мне. Так что разговор наш не последний. И вот что я тебе скажу на прощание, Кристиан: способность изменить собственную точку зрения – отнюдь не признак беспринципности. Это свидетельствует об умении приспосабливаться к обстоятельствам, которые ты не в силах изменить. Может, кто-то из великих и говорил такое, но сейчас я никого не цитирую. Если что – выходи на связь.
Ознакомительная версия.
