мне показалось, заключалась в поиске возможности нанесения одного, но смертельного удара с последующим добиванием, конечно же, если таковое требовалось, — и поэтому итальянцы стоически терпели сыпавшиеся на них из самых неожиданных положений удары немцев.
Нарышкин наконец пришел в себя и под крики «Витя! Витя!» не нашел ничего лучше, как «прыгнуть» на Джузи. Итальянец красивым змеиным движением пропустил Виктора между собой и Фрицем и в последний момент добавил Нарышкину ускорения толчком в спину, направив того в Вилли, и уже подставился сам, тут же получив от Фрица кулаком в район печени. Джузеппе согнулся пополам, а Виктор, теряя равновесие, каким-то чудом сумел сгруппироваться и, кувыркнувшись, снизу врезал не успевшему среагировать Вилли обеими ногами в бок. Немец содрогнулся от удара, но на ногах все же устоял и тут же пропустил «прямой» в грудь от Умберто. Виктор же не думал останавливаться, ловко подсек ноги старшего итальянца, вскочил с прогибом и, поминая на великом и могучем чью-то мать, буквально упал на Уму сверху.
— Прекратили! — заорал Георг.
И Винздзор был прав — на ногах стоял только Фриц, утиравший со лба пот. Диаб и Заид бросились отрывать от Умберто рычавшего что-то нечленораздельное Виктора, девочки кинулись к лежавшему ничком Джузеппе и стоящему на коленях с закрытыми глазами Вилли, одна только визжащая от восторга Лена Панцулая с разбегу прыгнула на шею продолжавшему стоять с победным видом младшему Гогенцоллерну.
Темп… Итальянца смотрим первым… Просто болевой шок, ничего страшного… Даем понять светившемуся рядом Кузьмину, что его помощь не требуется, и переходим к немцу… Так, аналогичная история — сильнейший ушиб грудной клетки, скоро должен прийти в себя. Понятно, «реанимация» обоим не понадобится, а вот «мировую» они смогут поднять не раньше, чем через пару-тройку часов.
Сука! И что мне делать? Лечить? Желания такого у меня не было от слова совсем! Но тогда не стоило и начинать ничего разруливать, если Нарышкин не помирится со всеми прямо сейчас, а не когда-нибудь потом. Сука!
— Снимите уже с них браслеты, — бросил я и сделал вид, что тру ладонями глаза.
Глубже в темп… Внимание Ванюши побоку… Аккуратно тянемся к Джузеппе и просто ограничиваемся тем, что даем команду посветлеть его темной области повреждений. Теперь то же самое делаем с «темным прошлым» Вильгельма… И, когда я уже начал удостоверяться, что процесс в доспехах молодых людей пошел, пискнула чуйка, указав мне на посторонний поток внимания. Инстинкт сработал как надо — колокол окружил меня со всех сторон, а подсознание принялось втягивать окружающее в поисках потенциальной угрозы. К моему немалому удивлению, источником внимания оказалась Соня! Каким-то образом девушка почувствовала мое внимание, и ее жадное любопытство тут же сменилось страхом, переходящим в самый настоящий ужас!
Твою же бога душу мать!!! Норвежка абсолютно не светилась! В ней вообще ничего не указывало на способности колдуньи! И сознание Сони точно ничем не отличалось от сознания обычного человека, не имело даже намека на защиту! И тем не менее девушка меня видела, чувствовала и адекватно реагировала сообразно представленным обстоятельствам!
Опасаясь, что норвежка вот-вот сорвется в натуральную истерику, я резко вышел из темпа, развернулся и пошел к воде, чувствуя, как за мной увязался Кузьмин.
— Ляксандрыч, что хоть случилось? — догнал он меня.
— Ваня, дай подумать, — отмахнулся я, продолжая аккуратно отслеживать девушку, и тут же вспомнил, чью реакцию мне напомнила реакция Сони. — Ванюша, — я повернулся к Кузьмину, — смотри мне в глаза и не смей врать! Твоя супруга Наталья меня видит?
— Ну… — замялся он и опустил глаза.
— Ванюша, это очень важно, поверь, — вздохнул я.
— Видит, — Кузьмин поморщился. — И меня видит буквально насквозь… Царевич, — зашептал он, — только ты ничего не подумай, она не колдунья, просто может видеть… и лечить.
— А ты чувствуешь, когда она на тебя смотрит?
— Нет, — помотал он головой, — и ты не чувствовал… Царевич, отец родной! Только Витальке Пафнутьеву супругу мою не сдавай! Он же, гнида канцелярская, Наталью к делишкам своим черным мигом приспособит! И останутся детки малые без мамкиной любви и заботы, а сама Наташка уже никогда не будет прежней!..
— Ванюша, заткнись, пожалуйста! — мне было не до сантиментов, колдун мог продолжать свои причитания еще долго. — А сейчас вспомни: не почувствовал ли ты пару минут назад, когда я этим двум принцам помогал, чего-то необычного?
На лице Кузьмина отразилась усиленная работа мысли, но ответ я получил совсем не тот, на который рассчитывал:
— Раньше такого не было, а из новеньких у вас в кодле великосветской одна только эта малолетняя норвежская принцесса, про которую твой папахен мне вчера все уши прожужжал, обзывая ее самой натуральной ведьмой… — он расплылся в улыбке: — Подожди-ка… Лично я ничего необычного не почуял, принцесска не светилась, а вот ты, царевич, судя по твоей крайне фееричной реакции, все-таки что-то заметил? И вопросики соответствующие начал задавать, — Улыбка колдуна стала еще шире. — Царевич, прими совет от старшего товарища, неглупого и чуткого: забудь ты про жопастую с длинной и женись на Соньке — детишки у вас получатся что надо!
— Соньке ваш покорный слуга внушает ужас, — буркнул я. — Чего, думаешь, мы с тобой здесь стоим? Она, бедняжка, только в себя начала приходить, и, боюсь, теперь у нее обо мне сложится не самое лучшее мнение. А ты про детей каких-то говоришь…
— Точь-в-точь как в нашу первую встречу с супружницей, — Кузьмин мечтательно зажмурился. — Как же Наташка была хороша в том ее испуге, как мила, невинна и беззащитна… Именно этими качествами она и смогла хоть как-то залечить мое раненое сердце. Глянь, царевич, — тон колдуна неуловимо изменился, — пациенты твои уже на своих двоих утвердились…
«Мировая» прошла успешно — чуйка однозначно сигнализировала, что легкая критика организмов практически полностью погасила у молодых людей выплеск дурных гормонов. Героем, понятно, стал «дерзкий, настойчивый и умелый» Нарышкин, в отношении которого сначала рассыпались в комплиментах Гогенцоллерны с Медичи, а потом и наши девушки. Сам Виктор смущался, краснел и уже в свою очередь «пел дифирамбы» немцам и итальянцам. Не забыли и про меня — Гогенцоллерны с Медичи, пребывавшие уже под хорошим таким «газом», от лица своих родов выразили благодарность, заверив в своей вечной дружбе, Нарышкин же просто пожал руку и объявил себя неоплатным должником.
Мне же все это время, если честно, было не до того — я ломал голову, что мне делать с Соней? Судя по эмоциям норвежки, от предистеричного состояния она уже отошла, но продолжала испытывать по отношению ко мне самый натуральный страх и близко не подходила,
