своих титулов жрец Ануи, решившийся не только исказить Знание Стража Порога, но и совместивший служение Ему с иным, запретным служением… Таа был уверен, что Ануи отвернулся от Перкау. Владыка же Первородного Огня не имел власти в стенах главного храма Стража Порога.
Таа провёл ладонью по столу, разглаживая складки на и без того совершенной поверхности чистого льна, и подумал о том, как много стоит сохранить от плоти Перкау для прилюдной казни. Пожалуй, это стоило уточнить у Великого Управителя отдельно.
Спустя какое-то время, когда всё уже было готово, воины привели Перкау. В ожидании Великого Управителя Таа занял одно из кресел у стены и в молчаливой неприязни изучал пленника. Мятежник казался абсолютно безучастным к своей судьбе, лишь коротко скользнул взглядом по аккуратно разложенным инструментам, предназначение которых прекрасно знал, – даже хвостом не дёрнул.
– Раздеть и на стол, на спину, – коротко велел Таа. – Омыли?
– Со всем тщанием, – подтвердил один из воинов.
Чистота плоти была чрезвычайно важна, если жизнь пленника требовалось сохранить дольше. Это облегчит работу лекарей. Ну а в том, что Великий Управитель приведёт с собой кого-то из прославленных целителей Таэху, Таа даже не сомневался. Могло статься, что и проведёт допрос кто-то из Таэху, служивших хранителю секретов, – из тех, кто больше почитал свою Богиню в её ипостаси Госпожи Очищающей Боли.
Перкау не сопротивлялся, как будто пребывал в глубоком трансе или под воздействием особо сильных ритуальных благовоний. Когда воины раздели его донага, он сам растянулся на столе, позволяя им закрепить свои запястья и лодыжки. Его расфокусированный взгляд рассеянно скользил по стенам и потолку, но здесь не было никаких изображений – лишь несколько светильников озаряли зал ярким светом, позволяя видеть каждую трещинку стен, каждую деталь обстановки.
– Говорят, что целители и бальзамировщики переносят пытки особенно тяжело, – спокойно проговорил Таа, – потому что точно знают, что происходит с их телом, и насколько безвозвратно оно меняется.
– Это так, – согласился пленник, сфокусировав на нём взгляд – совершенно ясный. – А я вовсе не герой. Тебе не придётся долго извлекать крик из моей плоти.
– Кто-то предпочитает сохранить честь и достоинство так долго, как только возможно.
– Честь и достоинство – не в том, чтобы не показать палачу слабость плоти, разве нет? А что плоть имеет свои пределы, знаем и ты, и я.
– Жрецы Владыки Каэмит боятся боли? – вкрадчиво спросил Таа.
– Не знаю, – ответил пленник. – У меня есть свои пределы. Возможно, они отстоят чуть дальше обычного, но они есть.
– А что за ними?
– Увидим… Ни для сознания моего, ни для души нет врат, сквозь которые я мог бы ускользнуть отсюда. И я не желаю того – я в ответе за мой храм.
– Твой храм… – Таа задумчиво погладил подбородок. – На днях моя сестра по культу отбыла в Кассар. Не сомневаюсь, что она уже нашла твоих жрецов, – ей почти нет равных во всей Империи. Почти, – жрец усмехнулся.
Внимание пленника теперь принадлежало Таа всецело; ему удалось поколебать бесстрастность мятежника, и он продолжал:
– Провела ли она уже ритуал запечатывания, я не знаю, но то лишь вопрос времени – притом скорого. Но едва ли это новость для тебя.
Отступник закрыл глаза, точно запираясь внутри себя, но Таа успел заметить тень боли.
– Для всех нас, служителей Ануи, это непростой шаг, болезненный. Хорошо подумай о том, что ты сделал с нами и как едва не заставил лучезарный взор Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, отвернуться от всех нас, – проговорил Таа, уже не скрывая своих чувств за деланым спокойствием в голосе. – Однако же все были милосердны к тебе. Если бы я, а не мудрейший Минкерру, носил нынче титул Первого из бальзамировщиков – твоя участь была бы более прискорбна… но более достойна тебя. Боги оставили тебя… Всё, что удерживает тебя от последнего шага в забвение, – милость Великого Управителя.
– Великий Управитель уже лишил меня своей милости, и потому мы говорим здесь, – с печальной улыбкой отозвался пленник, не открывая глаз. – Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…
– Упорствуй в своём безумии, тебе осталось недолго. Но не думай, что Дом Владык не получит от тебя то, что пожелает, – понизив голос, предупредил Таа. – И нет никого в Обеих Землях, кто бы сочувствовал тебе. Никого, кто пожелал бы сохранить память о тебе вопреки воле самого Владыки, да хранят его Боги. Преступление против золотой крови Эмхет не может быть прощено, как бы ни удивительно было проявленное нашим Императором милосердие к тебе и твоей общине.
Пленник глубоко вздохнул, но не ответил. Что поддерживало его волю, бальзамировщик не знал, но рассчитывал узнать. Не понимать своей участи отступник не мог – ему было дано много дней на размышления.
Через некоторое время вошёл один из жрецов храма и с почтением сообщил о прибытии Великого Управителя.
Таа поднялся, чтобы выйти навстречу высокому гостю, который за этот месяц посещал столичный храм Стража Порога, пожалуй, чаще, чем за последние несколько лет.
Старший царевич Хатепер Эмхет, возвращение которого в род праздновали всей столицей и за её пределами, сейчас был отстранён и спокоен, а взгляд его золотых глаз был настолько отрешённым, что казался неживым. Белые, как у жреца во время ритуалов, одеяния удивительно сочетались с ослепительно-белым льном на столе. Высокое положение дипломата обозначали только пара перстней – ни диадемы с коброй, ни прочих полагавшихся ему по званию украшений не было.
На этот раз кроме телохранителей его сопровождали писец и пара Таэху, мужчина и женщина.
– Привет тебе, господин наш Великий Управитель, да улыбнутся тебе Боги, – с поклоном проговорил Таа. – Позволь снова заверить тебя, высочайший, что жрецы Стража Порога окажут тебе любую поддержку.
– В вашей верности у меня нет причин сомневаться, – милостиво кивнул старший царевич, но от предложенного кресла отказался.
Он прошёл по залу и остановился у изголовья, посмотрел в глаза пленнику с тенью печали, склонился к нему. Таа невольно затаил дыхание.
– В последний раз, Перкау… Что ты скрыл от нас? – тихо спросил вельможа.
Взгляд мятежника задержался на лице старшего царевича, скользнул выше, к рогам, один из которых теперь был обновлён золотым навершием.
– Я служу моему будущему Владыке, Хэферу Эмхет, – прошептал он.
Ни намёка на гнев не отразилось на лице Великого Управителя – лишь тень глубокой озабоченности. Он посмотрел на ритуальные инструменты и покачал головой, потом кивнул своей маленькой свите и сделал
