казалось, забыли о его присутствии. Лират рассказывала о храме, о том, каким он был до войны, и о том, как община пыталась сохранить и восстановить хоть что-то после её окончания. Кахэрка не перебивала, слушая историю этих стен. Вместе они спустились в залы подготовки, и Лират указала на бассейны с солью.
– Здесь мы готовили к погребению тела солдат, что доставили к нам по приказу старшего военачальника Нэбвена из рода Меннту. И здесь же ранее мы готовили для вечности тело Сенахта Верного, телохранителя наследника трона.
– Я нашла его погребение, – мягко ответила Кахэрка.
– Тогда ты видела своими глазами последнее напутствие, начертанное рукой самого царевича, – спокойно ответила Лират.
– Рукой царевича? Ты подтверждаешь это?
– Нам нечего скрывать.
– Однако же вы выбрали скрыть… и теперь всё намного сложнее, для всех нас… – взгляд Кахэрки потемнел. – Теперь я здесь.
– Я знаю, что ты сделаешь, длань Первого из бальзамировщиков, – вздохнула Лират. – Закроешь здесь все живые изображения Стража Порога, одухотворённые Его присутствием. Запечатаешь, заставишь смолкнуть саму душу этого Места Силы так, как не под силу было заставить даже остроухим из-за гор… Пощади меня и не дай увидеть этого. Я не оставила эти стены во время войны… не оставлю и теперь.
Старица опустилась было на колени перед Кахэркой, но та не позволила ей, удержала за руку, подняла.
– Смерть милостива, – мягко проговорила преемница Минкерру. – Я не откажу тебе. Но прежде ответь мне: почему вы поставили под удар всё наше жречество? Что заставило вас скрыть то, что произошло здесь, скрыть наследника от очей самого Владыки, да хранят его Боги?
Глаза Лират наполнились слезами; голос звучал тихо, но твёрдо:
– Защитить… Мы желали защитить его, как повелел сам Ануи.
Долго Кахэрка смотрела на неё, потом коротко сказала:
– Я вижу, что ты веришь в это… так же, как Верховный Жрец этого храма верил в то, что сотворил.
Лират вдруг подалась вперёд, схватила её за руки, глядя на неё с отчаянной мольбой:
– Что с ним, мудрейшая? – прошептала она. – Что с моим Перкау?..
– На всё теперь воля Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, – бесстрастно ответила Кахэрка, – воля Владыки, потерявшего своего сына.
Лират отступила, спрятала лицо в ладонях. Хархаф мог лишь гадать, что старая жрица испытывала сейчас.
– Ты желаешь увидеть их ещё раз? – тихо спросила Кахэрка.
– Я уже попрощалась с ними…
В повисшей тишине бывшая Верховная Жрица в последний раз прошла по залу подготовки, провела ладонями по рельефам, по краям бассейнов – совсем как недавно сама Кахэрка. Её взгляд светился нежностью и любовью. А после она прошептала короткую молитву у изображения Ануи и негромко произнесла:
– Я готова.
Хархаф не был уверен, что произошло в следующий миг, когда глаза Кахэрки точно закрылись изнутри, и вечность выглянула со дна её взгляда.
Как всякий бальзамировщик, он слышал шелест лёгких крыльев смерти. Покачнулись огоньки светильников, точно от тихого порыва ветра. Лират едва слышно вздохнула и осела на каменные плиты. На её лице застыла безмятежность, когда душа и плоть разделились.
Кахэрка приблизилась, опустилась рядом с ней на колени и провела ладонями над телом, беззвучно шепча что-то. Псы стояли по обе стороны от неё, благословляя маленький ритуал своим присутствием.
А последние слова Хархаф уже услышал, и понял тогда, что Владыка и мудрейший Минкерру не приказывали покарать общину забвением:
– Пусть Судия на троне у Вод Перерождения будет справедлив к тебе, мудрая Лират, жрица Ануи. Память о тебе да живёт вечно…
Недовольство царицы было вполне объяснимо – Таа не располагал подробными новостями о том, как проходили встречи между пленником и Великим Управителем, а его поиски наследника и отступницы так и не принесли ровным счётом никаких плодов. Возможность стать полезным для Амахисат в нынешних обстоятельствах была бесценна, тем более что её просьба не представлялась особенно сложной. Бальзамировщик не стал интересоваться, зачем царице нужна кровь отступника, хотя кое-какие соображения у него были.
Поскольку Кахэрку старик Минкерру отослал в северный храм исполнять приговор, в столице ближайшим его помощником остался он, Таа. Именно ему Первый из бальзамировщиков повелел содействовать Великому Управителю, ведь допросы должны были проходить в храме. Внутренне жрец торжествовал – такое выражение доверия делало его на шаг ближе к желанной цели. А возможно, и не на шаг.
К Перкау Таа не питал тёплых чувств и содействовать собирался абсолютно искренне. Именно из-за отступника и его общины гнев Владыки едва не обратился на весь культ Стража Порога, и хотя буря вроде бы миновала, едва ли сейчас речь могла идти о восстановлении доверия. Таа полностью разделял желание Великого Управителя вызнать последние тайны, которые хранил мятежник, – ради блага всех бальзамировщиков и ради восстановления добрых отношений между культом и Владыкой.
Таа уже понимал, что Минкерру сам надеется заполучить человеческую девицу, посягнувшую на жреческие знания. Возможно даже, что поиски девицы стали частью поручения старика, данного Кахэрке… Он, Таа, должен успеть первым. И сейчас ему представился такой шанс, ведь очевидно, что мятежник говорил намного меньше, чем знал. Только действовать следовало осторожно. Эмхет могли искрошить разум Перкау в труху – мощь их была слишком велика. Удивительно, как после встречи с Владыкой пленник вообще выжил…
Обо всём этом размышлял Таа, руководя приготовлениями в небольшом зале, напоминавшем покои подготовки. Стол бальзамировщиков подходил для разделывания живой плоти так же хорошо, как и для очищения мёртвой. И даже инструменты походили на те, что использовались для мумификации, – к чему изыски, когда существовали хорошо проверенные методы? Полированные остро наточенные ножи, изящные крючки, натрон, масла́, разлагающие внутренности, – из тех, что использовались в недорогих методах бальзамирования, – всё это было хорошо знакомо жрецам Стража Порога. В народе, особенно в дальних провинциях Империи, любили рассказывать страшные сказки о том, как преступников, нарушивших самые священные из законов, бальзамировали заживо. Но бальзамирование было священным действом сохранения знаний о жизни, содержащихся в теле, для вечности. Разумеется, сохранять для вечности преступников, достойных забвения, было бы странно и немудро. Но источник у таких слухов, безусловно, был – изощрённые пытки, в основу которых легло именно тонкое знание бальзамировщиков и целителей о процессах, протекавших в плоти.
Даже тени сочувствия к брату по культу в его будущих страданиях Таа не испытывал – потому что не считал его братом. Тот, кто с готовностью поставил под угрозу всё жречество, не был достоин своих титулов, а потому по праву их лишён. И тем паче не был достоин
