– Связь требует. – сообщил шлем.
– Соединяй.
– Товарищ старший лейтенант. – услышал я то ли в шлеме, то ли у себя в голове голос старшего сержанта Камнеломова. – Под горой, где обломки скутера лежат, работает группа людей. Четверо военных в камуфляже песчаного цвета, и трое гражданских. Собирают останки скутера. Упаковывают, чтобы унести с собой. Почти все подобрали. Даже всякую мелочь в пластиковый мешок складывают. Оставляют только самое громоздкое. Широкое кресло брать не стали, хотя один из гражданских долго по нему ползал с лупой, собирал что-то пинцетом в целлофановый пакет. Впечатление такое, что он блох пинцетом ловил.
– Шерсть ктарха собирал, – предположил я.
– Да, – подтвердил мой шлем, – ктархи в здешнем климате сильно линяют.
– Предпринимать что-то следует? – спросил старший сержант.
– Ничего. Себя не обнаруживать. Нельзя их настораживать, пока я в лагерь не наведался. А наведываться я буду только ночью.
– Вон, майор Медведь идет. Сам хочет на американцев посмотреть.
– Хочу посмотреть, – майор Медведь попытался ответить густым баском, но его басок не шел ни в какое сравнение с баском адмирала ктархов Гжнана, сына Амороссэ. Видимо, майор еще званием для аналогичного баса не дошел. – Ты когда, говоришь, Троица, в лагерь американцев двинешься?
– С наступлением темноты.
– Может, лучше днем? Днем ждать не будут. И время нам неплохо бы поберечь.
– Нет. Там последние сорок метров до лагеря ровное открытое место. Меня сразу заметят. А я хочу втихомолку добраться, втихомолку посмотреть, и точно так же, втихомолку, уйти – найду или не найду шлем. Да и ждать осталось недолго. Как только начнет темнеть, я сразу начну выдвигаться.
– Добро. Возражений нет. В случае чего, сообщай. Или, может, сразу прислать тебе Волкова. Вдвоем все – не одному идти.
– Мне одному легче, товарищ майор. Привычка.
– Как хочешь, тебе виднее. Я думал, ты с солдатами своими привык. Удачи тебе, Троица.
– Спасибо, товарищ майор. Конец связи.
– Конец связи.
С солдатами я, конечно, привык. Но одно дело с солдатами, которыми я командую, отправляться на сложное задание, и совсем другое дело с офицером, который, во-первых, старше меня по званию, и, естественно, пожелает командовать, а, во-вторых, когда капитан Волков посмотрит своим волчьим взглядом, у меня рука интуитивно ищет спусковой крючок автомата. Трудно в такой обстановке сохранять хладнокровие. А оно при таких действиях необходимо.
– Троица, – снова начал разговор майор Медведь, хотя я думал, что он уже все сказал.
– Слушаю, товарищ майор.
– Эта группа «матрасников», что под горой копалась, собрала все, что можно унести, несколько вьюков солдатам на спину взвалили, и унесли. Двинулись в сторону своего лагеря. Идут нагло, ни передового, ни бокового охранения не выставляют. Как будто дома по пляжу гуляют. Будто пустые бутылки собирали.
– Они везде и всегда такие же наглые. Мне рассказывали, товарищ майор, что в Донбассе их за это же сильно наказывали. Нарвутся, попросят, придется и нам наказать.
– Лучше обойтись без этого. Ты уж постарайся.
– Обязательно. Но днем они и в лагере часового не выставили. Ходит там один, то ли офицер, то ли сержант. И больше никого нет – только повар и трое из ученой братии. Какими-то приборами пользуются. Что-то измеряют, и данные на компьютер перебрасывают. Я вот и думаю, не забрать ли с собой их ноутбук? Может, сгодится профессору Вильмонту?
– Виталию Витальевичу любые данные будут интересны. Только идти на банальное воровство – не слишком достойно. У тебя же есть, кажется, сканер, который с ноутбука все данные спишет. Не забыл, как им пользоваться?
– За два дня даже при желании забыть сложно. Так, пожалуй, и сделаю. Кстати, товарищ майор, уже темнеть начинает. Солнце за горы заходит. Мне пора собираться.
– Мотай. – согласился Медведь.
В принципе, собираться мне было нечего. Я просто снял с плеч свой рюкзак, вытащил из него сканер, обладающий функциями RFID-ридера, то есть, умеющий в принудительном порядка считывать закрытую информацию. Потом переложил из рюкзака в кармашки на боках бронежилета пару гранат «Ф-1», прихватил с собой на всякий случай моток темно-зеленой лески – это на случай, если будет преследование, и мне понадобится установить у себя за спиной «растяжку», переменил магазин автомата, и все. Я был готов. Посмотрел на небо. На глазок определил, когда наступят густые сумерки, а когда придет настоящая ночная темнота. На мой взгляд, подошло время выступать. И, забросив ремень автомата за плечо, но ствол выставив вперед, чтобы всегда иметь возможность дать очередь от пояса, я резко и решительно шагнул между двух валунов.
Так автомат во всем взводе носил только я один. Солдаты предпочитали носить оружие, как их учили, в том числе, и я учил и обязывал – на коротком ремне, переброшенном через шею. Так приклад сразу упирается в плечо, и на произведение очереди требуется меньше времени. Но так оружие носят специально для прицельного выстрела или прицельной очереди от плеча. Стрелять на ходу с пояса, как правило, предпочитают солдаты, вооруженные ручным пулеметом. Но в случае с пулеметом очередь имеет функцию не столько прицельной стрельбы на поражение, сколько функцию прижимания противника к земле с невозможностью вести встречный огонь, что дает преимущество своим в перемещении и подготовке к активной фазе боя. Я же с короткой дистанции из автомата стреляю с пояса почти так же, как от плеча, что не умеет делать большинство солдат. Это моя особенность. Как говорят, дар Божий. И потому позволяю себе такое ношение оружия. При этом не позволяю солдатам. Впрочем, я проверял. Как правило, кто любит автомат на поясе носить, стрелять с пояса точно не умеет. Чувствовать себя исключением слегка приятно.
К сожалению, светошумовых мин, которые так выручили меня минувшим вечером, меньше суток назад, не только у меня, во всем взводе больше не осталось. Две последние из рюкзака взводного сапера рядового Сани Глумковского, я и израсходовал. Но израсходовал с толком. Такие мины мне в новой операции весьма пригодились бы. Лучше временно ослепить и оглушить противника, с которым официально не воюешь, чем воевать по-настоящему, если придется вообще воевать. Но, если уж придется, значит придется.
Я хорошо запомнил путь, который рассматривал в светлое время суток в бинокль, И тогда же наметил ориентиры для перемещения в темноте, и мне не требовалось заглядывать в карту своего «планшетника», чтобы свериться с навигатором. Я был уверен, что иду по продуманному маршруту. И подтверждением тому стали две вертикальные скалы, выветренные ветром до толщины стволов старых деревьев. Эти две скалы я рассматривал в бинокль, и внутренний головной компас не подвел меня. Шел я правильно. Теперь предстояло обогнуть по полудуге скопление неровно колотых природой камней, на которых в темноте легко и ноги переломать. Я обогнул, и сделал ровно столько шагов в сторону, сколько сделать мне было необходимо. Не больше и не меньше. Для проверки я все же поднял свой бинокль с тепловизором, и посмотрел в нужном направлении. Именно так. Я не искал нужное направление, я сразу посмотрел туда, куда следовало, и сразу нашел палаточный лагерь «матрасников», где уже догорел, но еще давал тепло прогретыми камнями и не остывшими полностью углями, костер, на котором готовили ужин, похоже, совмещенный с обедом. Эти камни хорошо смотрелись в тепловизоре. Людей видно не было. Должно быть, с наступлением темноты все разбрелись по своим палаткам. Я, признаться, не знаю, какие в американской армии армейские палатки. Российские армейские палатки я бы сразу выделил. Здесь предстояло гадать. Но, в принципе, пока это и не имело для меня никакого значения. Я точно знал, в какую именно из палаток мне необходимо заглянуть, и шел именно туда.
