А потом до него наконец-то дошло – Учитель больше ничему не мог научить ученика.
Последний, судя по всему, превзошел Учителя, и тот это понимал. Потому и злился, что его любимая игрушка стала и вполовину не такой интересной, как прежде. Дело сделано. “Волчонок” превратился в матерого Волка, который, к своему удивлению, больше полагался теперь на два длинных стальных зуба, нежели на собственные клыки.
Цель достигнута. Таран, как и мечтал, утер нос всем школам в Клоповнике. И, что было совсем уж невероятно, бросил вызов самому Запретному городу – такое не имело прецедентов.
Но что делать дальше, Хэнк не представлял. Он достиг вершины, но, как оказалось, на этом пике было очень одиноко. Ульи маячили вдалеке холодными громадами, не отдаляясь, но и не приближаясь. Мечты о том, что в один распрекрасный день ему пришлют приглашение, перевязанное красной ленточкой, судя по всему, грозили остаться лишь мечтами. Белокрылый ангел не спешил спускаться с верхнего яруса в самую глубокую яму Клоповника, чтобы забрать с собою достойнейшего из достойных…
Хозяин Подворья метался по своей золотой клетке, терзаемый мучительными противоречиями. А заодно терроризировал всех окружающих, пока даже Нож с Топором не стали шарахаться от шефа, как две избитые шавки. Вокруг Подворья словно провели полосу отчуждения, любой нарушитель которой рисковал распрощаться с головой. Над обителью гладиаторов, источая уныние, нависло черное облако.
Что касалось душевного состояния Курта, то оно было невеселым. По ночам приходили кошмары, а с ними – погребенные на дне волчьего сердца собратья по Стае. Их неприкаянные души поселились внутри молодого Волка, мучая его болью и тоской, ночью же – воя и требуя отмщения.
Курт понимал, что медленно сходит с ума. Порой ему вдруг казалось, что он начинает свыкаться, это было самое страшное, и кошмары наполнялись новыми красками, деталями и силой – до такой степени, что забыть их удавалось только к полудню. Можно было и не забывать, потому что ночью все повторялось снова.
Пробуждаясь наутро, Курт испытывал облегчение, но ненадолго. Сразу же после завтрака его поджидал новый кошмар, но уже наяву. Равнодушные стены Подворья, сомкнувшись– вокруг него каменным кольцом, казалось, высасывали воздух из легких. Не попадалось ни единой зацепки, ни единой лазейки, как Курт ни искал.
После битвы с роботом ему ни разу не давали в лапы боевые мечи, а лишь бутафорские. Тренировки, в которых он прежде находил хоть какую-то отдушину, превратились в настоящую каторгу. Таран чуть что хватался за кулон, и в шею “волчонка” впивались электрические иглы. Тоска и депрессия овладели молодым Волком.
Он почти не верил, что когда-нибудь выберется из этого жуткого плена… что так и зачахнет в этих сырых каменных стенах (обещания Тарана насчет “комфортабельной” камеры так, судя по всему, и останутся трепом)… что ему никогда не добраться до убийц своей Стаи… Порой невидимые голоса шептали, что лучше всего прямо сейчас, не медля, перегрызть вены зубами либо же разорвать собственную глотку когтями, такими длинными и аккуратно заточенными… Для того, чтобы отогнать эти мысли, Волку приходилось сжимать кулаки до тех пор, пока когти не вонзались в кожу ладоней и боль вытесняла из сознания все постороннее…
Так продолжалось вплоть до того дня, когда на Подворье явился некто, не побоявшийся полосы отчуждения, чтобы зачем-то стать первым гостем за очень долгое время.
Джентльмен, одетый в черное, с бритой наголо головой.
В нем Курт не без удивления узнал видение из прошлой жизни. Злополучная вылазка из Убежища. Переулок, залитый тьмой, большой автомобиль.
Длинный черный плащ, солнцезащитные очки. Все та же туалетная вода – такие детали Волк не забывал. Бритоголовый господин стоял у ворот и о чем-то беседовал с Тараном, время от времени поглядывая в сторону Курта. Последний от удивления прирос к земле, не в состоянии сдвинуться с места. Ему казалось, будто он увидел призрак.
Как будто тысяча лет миновала после первой встречи.
Череп.
Собственной персоной.
Таран был не в особом восторге от встречи.
С главой Ордена Черепа ему довелось видеться всего пару раз, да и то мимоходом. В первый раз у них состоялось, что называется, шапочное знакомство, во второй они обменялись несколькими учтивыми фразами. Было это на каких-то званых мероприятиях, где присутствовали многие авторитетные господа со всего Гетто. Из Клоповника, нужно отметить, приглашенных можно было легко пересчитать по пальцам. Даже Король не удостаивался такой чести (впрочем, тот никогда не вылезал из своей берлоги, а потому устроители подобных вечеринок предпочитали не тратить бумагу на приглашение). Таран приглашение получил, но почему-то не чувствовал себя польщенным.
Его воротило от всей этой показухи, но уйти или не явиться вовсе было признаком дурного тона. Остальные бродили по залу, неотвратимо хмелея от дорогого пойла и отсутствия более-менее пристойной жратвы. Заклятые враги могли мило беседовать с таким видом, словно это друзья детства встретились после многих лет разлуки. Это раздражало Гарана больше всего. Он не понимал, с какой стати он должен расшаркиваться перед уродами, которых он на дух не переносит, вместо того, чтобы дать по морде (или просто перерезать глотку). Дурным тоном, как ему казалось, было собирать в одном помещении такую кучу народу, чтобы потом эти людишки норовили сбежать поскорее с вечеринки, дабы заблаговременно проинспектировать свои автомобили на предмет инородных взрывоопасных веществ…
Большинство приглашенных, как ни крути, были самыми обычными преступниками – воры, мошенники, шулеры, кидалы, подпольные дилеры, наемные убийцы, их агенты и прочий сброд. То, что денег у них было куда больше, чем у всех начинающих, вместе взятых, не исключало главного – они ничем не лучше (а, вероятно, даже напротив). Таран никогда об этом не забывал, потому и сумел выжить в Яме.
Собираясь в подобных компаниях, богатые придурки разыгрывали из себя аристократов, надевали дорогие тряпки, брали в руки хрусталь и выдавливали из глотки что-то приличное.
“Не хватало только судейских париков”, – думал Хэнк.
Как бы там ни было, даже в первую встречу Череп произвел на Тарана очень неблагоприятное впечатление. В душе остался темный осадок, и еще какое-то время неприятное воспоминание преследовало хозяина Подворья. Было такое чувство, будто он повстречался с хладнокровным и острозубым существом, обитающим на дне какого-нибудь радиоактивного озера. От Черепа пахло не рыбой, но Смертью.
