– Пошли дальше.
– Ты опять боялся. Зря, – сказал Странник, заботливо отряхивая сталкера, словно папа – упавшего в грязь малыша. – Если ты делаешь сопротивление, то показываешь не страх, а смелость, и зверь не думает, что ты – добыча. Скорее всего уйдет. Не всегда, но часто. А если боишься, то ты – добыча. Наверняка.
– …В задницу, – вежливо улыбаясь, произнес сталкер. Сейчас ему было не до лекций и хотелось просто поскорее покинуть это здание. Патроны уже были на исходе, и вся надежда оставалась на призрачный шанс, что БТР стоит на месте. Вверху были слышны вопли вичух и хлопанье их крыльев, в темноте что-то скреблось и рычало.
Видя светлое сияние ночного неба в дверном проеме, он ускорил шаг и преодолел последние метры едва ли не бегом, но у самого выхода вдруг растопырил руки, чтобы уцепиться за косяк и остановить инерцию своего движения. На улице, в трех шагах от двери, была натянута сеть из тончайших, едва заметных нитей, серебрящихся в лунном свете.
Маломальский осторожно выглянул наружу.
Это была огромная паутина, сотканная между кустарником у выхода и карнизом третьего этажа. В центре ее сидел огромный мохнатый черный паук. Если бы не свет луны, металлически поблескивающий в тончайших нитях, создавалось бы впечатление, будто чудище висит в воздухе. Его туловище было не меньше торса вичухи, а каждая лапа – гораздо крупнее и длиннее человеческой ноги.
– Арахна, – с ужасом в голосе прошептал Сергей.
Он никогда не встречал ее, но знал по рассказам об огромных пауках, которые ловили в свои сети даже молодых вичух. Сергей, конечно, представлял анатомию простых пауков, что назойливо плели свои маленькие ловушки для бытовой мошкары, но с этим чудищем явно было что-то не так.
– Эй, – шепнул он, – Стран Страныч. Я не понял. У нее что, как в поговорке – глаза натянуты на…?
Странник медленно подошел к сидящему на полу Маломальскому. Опустился на колени и осторожно выглянул на улицу. Затем широко и даже радостно улыбнулся:
– Нет. Их двое. Самка большой. Она туда смотрит. У нее на спине сидит самец. Он маленький. И сюда смотрит. Так они смотрят вокруг. Если самец что-то видит, он через волоски дает ей информацию. И наоборот.
– А я думал, арахна своих самцов жрет.
– Жрет, – кивнул Странник. – Но только после того, как чики-чики. А они пока не чики-чики.
– Да ты пошляк, – оценил Сергей, пристально глядя на гипнотический взгляд четырех пар глаз самца.
Два глаза были большими и широко расставленными, между ними квадратом располагались четыре глаза поменьше. И еще пара на макушке, совсем крохотные. Внутри глаз что-то призрачно мерцало, словно шевелились какие-то трубки, ловя фокус то на одном объекте, то на другом. Маломальский ясно ощущал, что самец остановил свой взгляд на нем и что-то передал своей необъятной подруге. Паучиха вдруг шевельнула жуткими волосатыми лапами и резко развернулась на сто восемьдесят градусов. Удивительное дело – паутина даже не качнулась. У арахны было двенадцать глаз, которые сейчас уставились на Сергея. И две пары огромных волосатых жвал.
– Мать честная! – Сергей стал отползать обратно в здание.
– Не бойся, – шепнул Странник, продолжая улыбаться.
– А чего ты скалишься? Ты ее рожу видел?
– Мы с ними дружим, – заявил напарник.
– Как это? – изумился Сергей.
– Ну, вокруг там, где мы живем, много таких паутин и арахна. А есть визгун. Визгун убивает арахна. Но мы едим визгун. Мы делаем ловушки на визгун. Вокруг паутина. Ловим визгун. Едим. А арахна ловит мутант, который может напасть на наши ясли. Доктор говорил, что это симбиоз. Он говорил, что такое раньше было много у животных.
– Что еще за визгун?
– Он визжит.
– Как это я сразу не догадался? – хмыкнул Сергей.
– И визгом может убить, – продолжал Стр. – А сам – маленький.
– Экая скотина… Ну ладно. Нам-то что делать?
– Пошли. Ты говорил, там батыр. – Напарник показал на видневшиеся руины архитектурного института.
– Не батыр, а БТР. И как нам мимо твоих друзей пройти? Тем более что я уверен – эти вообще не в курсе, что вы семьями дружите.
– Так место есть. Осторожно пройдем. Только паутину не задень.
– А вичухи наверху? Ты их прогнать не можешь? Ну, этим своим, кша, кша.
– А вот это плохо. Я одного с трудом прогнал. А тут много. Злые они. Надо быстро бежать.
– Вичухи? Злые? Кто бы мог подумать! – И Маломальский многозначительно покачал головой.
* * *
Высокий, плечистый гауляйтер со стрижкой «ежик», густыми седыми усами и в черном берете с серебристым черепом поднял руку. Толпа стихла. Ее, наверное, усмирили не даже столько автоматчики из комендантского взвода гестапо, сколько пристальный, ледяной взгляд его больших голубых глаз.
– В чем дело, камараден? Пропали без вести на поверхности наши товарищи. А вы устраиваете здесь бузу, – бесстрастным, ровным голосом заговорил он. – Или вы забыли, что есть дисциплина? Или вы забыли, что такое для нас есть порядок? Вам захотелось поиграть в пархатую дерьмократию? Или вам нравится большевистское горлопанство? Или вы решили превратить наш Рейх в черномазый базар своими воплями? Вы забыли, что любое ваше недовольство должно иметь письменную форму, которая в установленном порядке должна быть передана наместнику вашего участка для рассмотрения?
– Вот именно! – крикнул кто-то из толпы. – Наши товарищи погибли! А мы уже сколько времени бездействуем! Мы зажаты в крохотном мирке! Всего три станции! А у красных целая линия! Торгаши из Ганзы все кольцо заграбастали! А мы в резервации! Нам жизненное пространство нужно!
Толпа снова стала шуметь. Одни соглашались с этим человеком, другие рьяно пытались возразить.
Гауляйтер снова поднял руку и заорал:
– Тишина!
Толпа примолкла.
– Может, кто-то считает, что мы прямо сейчас готовы начать войну? – все так же спокойно продолжал комендант. – Кто-то забыл о пролитой нами в последних боях крови? Вы хотите потерять и то, что у нас есть? Мы не можем повторять ошибок Адольфа! Мы не имеем права недооценивать нашего врага! Глупо считать, что их демократии прогнили, а режим красных – колосс на глиняных ногах. Нет! Только не сегодня! Не сейчас! Мир с большевиками заключен не из страха перед ними, но только ради того, чтобы восстановить силы. Если наш Рейх не ведет войну, то только потому, что прямо сейчас он к ней тщательно и основательно готовится! Ибо лишь война есть наша религия и проявление нашего духа, воли и мужества! Никто в Рейхе не боится войны! Но самоубийственная авантюра – преступление перед нацией и грядущими поколениями господ этого мира, которым мы должны оставить в наследство общество нового порядка, а не братские могилы их бесславных предков! Если кто-то из вас этого не понимает, то для таких у нас существуют профилактические лагеря! Там вы наберетесь ума-разума, невежды! – Ты складно говоришь! Да только все не о том! – закричал человек, выступивший из толпы: Ганс. – Пока мы тут ждем и готовимся, враг действует! Они уже приручают мутантов! Генетические уроды сбиваются вместе! Они живучей нас, смелее и злее! Они претендуют на наше жизненное пространство! Хотят выдавить нас! Сожрать! Сегодня сожрали моих товарищей, завтра сожрут и тебя! Толпа совсем стихла. На Ганса с ужасом пялились сотни глаз. Люди вообще не понимали, как парнишка смеет перечить гауляйтеру, и гадали, чем кончится эта сцена не только для смутьяна, но и для всех, кто слышал его наглую речь. У гауляйтера сжались кулаки и заиграли на лице желваки. Автоматчики внимательно смотрели на него, ожидая лишь команды или даже незначительного жеста, чтобы изрешетить наглеца. – Войну надо объявлять сейчас! Немедленно, сию минуту! Войну безжалостную, беспощадную, тотальную! Войну на поголовное уничтожение всех наших врагов! Пусть при этом погибнет треть из нас! Но остальные получат победу и все метро! Весь мир! И у оставшихся с победой будет достаточно места, ресурсов, воли и времени, чтобы делать детей! Лучших, сильных, полноценных! На других станциях живут заблудшие и оболваненные преклонением перед всяким отребьем люди, которые обязательно примкнут к нам, когда поймут, что мы и только мы способны им подарить господство над всей землей! И кто не сделает это сейчас, все равно позднее придет под наши знамена!
