Коротко загрохотал Пашин «Калашников», потом ещё, хлопнули пистолетные выстрелы с правой стороны — оттуда, где залег Дитрих. Я не хотел обнаруживать свою позицию раньше времени, наблюдал за продвижением противника по точкам на ПДА. Вот они преодолели узкую лощину, разворачиваются цепью — не слишком ловко, правый фланг выдвинулся вперед. Мне показалось, что я различаю в отсветах аномалий движение, — и я дал длинную очередь, выпустил почти половину магазина. Меня тут же обнаружили — вспышки выстрелов на верхотуре были отлично видны отовсюду, — и пули затрещали по бетонной стене, за которой я укрывался. С визгом полетели осколки. Я чуть отполз и торопливо спустился — превращаться во всеобщую мишень мне не хотелось.
Сквозь треск и грохот я различил крики, что, дескать, «Чингачгук ранен», — и мне сделалось настолько смешно, что я, скатываясь по мокрому бетону, едва сдерживался, чтобы не заржать в голос. Оказывается, наш форт атакован этими, как их, команчами… Отыскав новую позицию, я бросил взгляд на ПДА и снова дал очередь. От сдерживаемого смеха «Гадюка» дрогнула в руках — и, видимо, исключительно благодаря этому я снова попал! Ответом на мою стрельбу стал отчаянный крик, я дал новую очередь, на этот раз, наверное, неудачно, — и снова присел за бетонным бруствером, чтобы сменить магазин… Тут в дело вступил Костик. Трижды коротко ударил АКМ, потом, после секундной паузы, — ещё раз. И стало тихо. В наступившей тишине сиротливо прозвучал одиночный выстрел «макарова» — оттуда, где я оставил Вандемейера… И снова стало слышно лишь шорох дождя да треск аномалий внизу, под нагромождением балок.
Я разглядывал экранчик ПДА, протирал рукавом и снова присматривался — не маркированные точки, обозначающие «индейцев», оставались неподвижны. Замерли, образовав неровную дугу с центром где-то позади нашего убежища. Спеклись, ирокезы? Потом позади дуги зажглась звездочка Костика.
— Ну, що! — выкрикнул Тарас. — Нибы, усэ! Выходьте, хлопци.
Дождь, будто только и дожидался победы над делаварами, хлынул с новой силой… Мы выбрались из руин и пошли к Костику. Тот пока что оставался невидимым за дождевыми струями и, судя по показаниям ПДА, обходил мёртвых мародёров. Его сигнал смещался вдоль цепочки, ненадолго задерживаясь у каждого немаркированного сигнала.
— О, дывы, а цей ще жывый! — донеслось из потоков дождя.
Мы сгрудились над телом, Паша включил фонарик. Человек лежал на боку.
— А, знаю его, — буркнул Угольщик. — Это Вася Чингачгук. Падла известная.
— Чингачгук? А я думал, мне послышалось. Идиотская кликуха.
Хотя, если вдуматься, у половины наших «погонял» такие, что хоть стой, хоть падай. Нормальные прозвища разве что у сталкера Петрова да у меня.
Костик перевернул мародёра, расстегнул куртку.
— Ну, що? Збережемо це жыття, а?
Я протянул аптечку, Паша стал светить, и Костик занялся ранами. Мародёр получил несколько незначительных дырок, пули прошли навылет. Вандемейер придержал обмякшего Васю Чингачгука в сидячем положении, Костик сноровисто распахнул одежду (между прочим, я заметил, что тоненькая пачка банкнот перекочевала из внутреннего кармана бандита к Костику), вколол сыворотку и стал бинтовать, приговаривая:
— Це не моя работа, Слипый, це ты його пидбыв. Мойи уси лежать тыхенько, як належить…
— Раз моя работа, отдай бабки.
— Яки бабки? — На меня Костик не глядел, ловко накладывал бинты.
— Яки? Таки. Я все видел.
— Ты, Слипый, не повынен бачити, бо ты Слипый, — наставительно заметил Костик. — Гаразд, гроши навпил. Пополам, як вы, москали, кажете. Тоби за влучный пострил, мени за медицинське обслуговування.
— Сам ты москаль.
Тарас закончил бинтовать, и Вандемейер выпустил Васю, тот снова повалился на землю.
— Я свяжусь, с нашими в лагере, — сказал Угольщик, — сообщу Корейцу насчет Чингачгука.
Кореец — это прозвище сталкера, который сейчас верховодил в лагере на автокладбище. Корейцем его прозвали потому, что он съел слепую собаку. Пережидал Выброс в каких-то подвалах, его завалило, поблизости никого не оказалось, а у парня, как назло, консервы закончились. Он и съел пса, которого угораздило свалиться к нему в подвал. Подобные истории происходят сплошь и рядом, надо будет придумать что-нибудь и про Петрова в таком духе. Ну а что Угольщик занялся сообщением — это означало, что устранился от поиска трофеев, молчаливо предоставляя добычу нам. Зато и тела стаскивать тоже нам выпало. Между сталкерами существует довольно условный и страшно запутанный кодекс поведения. Мы — не без помощи Вандемейера, кстати, — сволокли тела и сбросили в яму под бетонными плитами. Обобрали, конечно, сперва, конфисковали ценности… Впрочем, хабар вышел грошовый. Банда Чингачгука явно не процветала. Разве что у самого Васи в кармане куртки нашлась «капля». Вещица недорогая, но все же… Да ещё автомат Чингачгука Костику понравился, он его взял себе, а мой решил вернуть. Мне сейчас АКМ был не с руки, я всегда предпочитаю MP-5, он легенький и отдача не жесткая, как раз по мне. Неожиданно «Калашников» попросил Вандемейер, мол, он умеет с ним обращаться. Я согласился.
— Мы часто контактировали с Н`Гвамой, — к чему-то вспомнил рыжий. — Мощный человек, его род контролировал около ста шестидесяти квадратных километров в Центральноафриканской Республике. Так он собственноручно убил старого шамана и сам стал и шаманом, и вождем. Следил, чтобы все ритуалы соблюдались. Расстрелял несколько человек за то, что пропустили богослужения. Вообще это выглядело как танец. Мужчины племени становились в круг и плясали.
— З «калашами»? — уточнил Костик. Он раньше меня раскусил причудливую ассоциативную цепочку Вандемейера.
— Именно так. С акээмами было две молитвы: танец войны и танец дождя. Это мужские танцы, потому с оружием. Взрослые с автоматами, молодежь, которые до инициации, — с ассегаями.
Мы закончили с телами и навалились на бетонную плиту, чтобы прикрыть братскую могилу. Угольщик присоединился к нашей троице, и общими усилиями мы завершили работу.
— А почему именно войны и дождя? — отдышавшись, спросил Паша.
Дитрих закашлялся, полез за пазуху за таблетками, проглотил горсть, запил из фляги. Потом объяснил:
— Потому что у них больше ничего не случалось, всегда сухо и жарко. Разнообразие — дождь либо война, поэтому они в честь войны и дождя танцуют с автоматами Калашникова. Выказывают почтение таким образом. Это тоже Н`Гвама придумал…
Я не стал уточнять, уважение по отношению к чему? К автомату? Или к войне с дождем? Помолчали. Паша сказал Костику:
— Ну, ты гигант. Я сперва не понял, что ты делать собрался.
