- Всё равно оденься, - говорю. - Соседи ходят, смотрят, а ты им что показываешь?
- А я что угодно могу показать, и мне ничего не будет! - восклицает Андрюшка и снова смотрит на меня, теперь его глаза влажные, будто он плакать собирается.
- Тебе будет нагоняй от мамы, - усмехаюсь я.
- А плевать!!!
И вдруг опарыш вскакивает и несётся к оградке. Я слишком медленно реагирую, и успеваю лишь ошарашено спуститься на доски пола, когда Андрюшка вскакивает на оградку, - а она у нас низкая с плоской окантовкой - и снимает трусы.
У меня челюсть отвисает. Я бегу к опарышу, а тот уже трясёт задницей и кричит на всю улицу:
- Ээээ-гей! Смотрите на мою жопу!
Когда рывком стаскиваю Андрюшку с оградки, я красный от стыда, как рак. Вдруг и правда кто из соседей видел это представление!
Опарыш путается в нижнем белье и падает в заросли вьюна, стебли которого обдирают его ноги. Я рывком ставлю Андрюшку на землю, и на автомате надеваю ему трусы. При этом с моих губ срываются какие-то ругательства, которые оканчиваются словами:
- ...я убью тебя!
- О! Точно! - внезапно восклицает опарыш, глядя на меня. Его лицо вспыхивает новыми эмоциями, и он несётся к сараю. - За мной!!!
- Стой, придурок! - кричу я, стараясь догнать Андрюшку.
И вот мы оба оказываемся в мрачном пыльном сарае, где отец хранит инструменты. Чтобы солнечным лучам, особенно в это время суток, пробиться к единственному окошку в бревенчатой стене, им придётся миновать дом и заросли вьюна. Поэтому, сквозь туман пы-ли предметы сарая кажутся чёрно-белыми.
Опарыш хватает молоток, и я сжимаю кулаки от страха.
- Давай так, - тараторит он. - Бери молоток.
Я стою.
- Иди сюда, твою мать!
Он кричит таким властным тоном, что я повинуюсь, хотя предполагаю, что молоток сейчас ударит меня промеж глаз. Но опарыш протягивает мне инструмент рукояткой вперёд.
- Бери!
Я беру.
- А теперь бей со всего размаху прямо сюда! - кричит Андрюшка и тыкает пальцем в бледный лоб. Тыкает так сильно, что белеет первая фаланга пальца. Сумасшедший взгляд опарыша носится по моему лицу, ногами Андрюшка упёрся в пол, готовясь к удару, губы сжались так плотно, что их почти не видно.
- Бей же, слабак!!! - вопит Андрюшка. И глаза у него опять влажные. Мой утренний страх медленно превращается в благоговейный ужас, и я даже не знаю, что делать в сложившейся ситуации.
- Ты долго будешь стоять???
Я ошарашено делаю шаг назад и прибегаю к единственному решению проблемы. Не отрывая взгляд от мелкого идиота, поворачиваю голову в сторону дома и ору:
- Маааааааам!!!
Лицо опарыша расслабляется, но на нём не появляется никакого страха. Во мраке я вижу лишь его беззвучный смех.
- Вот умора... вот слабак... - пищит опарыш. А я снова кричу:
- Маааааааам!!!
- Мяяяяяяяям, - передразнивает меня Андрюшка.
- Слушай, я не знаю, что с тобой случилось ночью, - говорю я, стараясь заболтать опарыша, пока не свалю проблему на мать. - Но тебе надо прийти в себя. А то мне с утра кажется, будто ты подменыш. А настоящего брата забрали инопланетяне.
Лицо опарыша становится серьёзным, и он поднимает указательный палец, которым минутой назад тыкал себе в лоб.
- Ооооо... - прошептал он. - Точно. Инопланетяне. Как же я раньше не подумал об этом!...
И в этот момент в сарай врывается мама.
- Что у вас тут происходит???
И прежде чем я успеваю открыть рот, опарыш с видом малыша, у которого украли все конфеты, выпаливает:
- Это Артёмка! Он хотел мне молотком голову разбить.
Я изумлённо пялюсь на молоток у себя в руке.
****
Неужели мама и впрямь поверит, что я хотел убить своего брата? Отбрасываю молоток и вытираю руку о рубашку, а мама уже кричит, выпятив глаза:
- Тычтосумасошёл???
- Да никого я не хотел убивать! - кричу в ответ и мечусь взглядом от опарыша к матери. Мелкий играет покинутую всеми Джульетту, а в глазах довольный блеск. - Я что, совсем из ума выжил?
Мать уже кидается к Андрюшке с объятиями. Мимо меня проносится запах подсолнеч-ного масла и жареной баранины.
- Я тебя под замок посажу. Будешь неделю только в окно глядеть, - причитает мама, и внутри меня вспыхивает негодование.
- Да что за фигня с утра творится?! Этот придурок с ума сошёл, а ему все только потакают. Эй, опарыш, скажи маме, что за фигню ты с утра городишь!
Мать уже обнимает Андрюшку и крепко прижимает к себе, а тот глядит куда-то в пол.
- Он не опарыш, а твой брат! - в который раз замечает мама, и отстраняет Андрюшку от себя. - Он тебя не бил?
Она смотрит в лицо мелкого так, будто я какой-то маньяк-изувер, и с моих губ срывается невольный стон. Мне нехорошо. Меня шатает. Я бы мог уйти, но тогда я только усугублю своё и без того незавидное положение.
- Мааам, этот осёл просил меня разбить ему башку молотком, - стонаю я.
- Хватит тут дурью маяться. Ты пугаешь брата, разве не видишь? - Мать тащит опарыша к выходу из сарая, а я чувствую, как последние нити доверия ко мне безнадёжно рвутся. Если меня не накажут, то я, конечно, плевал на доверие, но пятая точка чуяла неделю домашнего ареста. Что бы на моём месте сделал Стёпка?
- Мам! - восклицаю. - Я, конечно, не пылаю любовью к опарышу...
- К Андрею!
- Ну хорошо, к Андрею! Но он с утра как с ума сошёл! - Мать уже тащит мелкого по лестнице. У меня остаётся от силы пару секунд. - Неужели, ты думаешь, я бы звал тебя, захоти я размазать его по стенке??? Я поэтому и кричал, чтобы ты пришла, потому что этот кретин дал мне молоток и просил разбить ему голову.
Мама задерживается в дверях лишь на долю секунды. Кажется, в её глазах мерцает за-думчивость, почти доверие. А потом она выходит во двор.
Почти минуту я ещё стою в сарае, растрёпанный, изумлённый, загнанный в угол. А по-том возвращаюсь в дом. Мне нечего бояться, и если меня решат посадить под замок, я вновь вступлю в дискуссию. Трупом лягу, но оклеветать себя не позволю. А опарыш у меня дождётся. Запру его нечаянно в туалете, или башку в унитаз окуну.
