Народ осушил свои бокалы, принялся за еду, и Сашка остро осознал, что это никакой не розыгрыш и уж тем более не тщательно срежиссированный капустник. Публика вела себя достаточно свободно, так, словно все это — и скатерть на ковре, и красная икра в глубоких мисках, и даже компот в бокалах — самое обыкновенное дело. Но что-то здесь не срасталось.
— Я, дядь Жень, что-то не понял, — осторожно начал он. — Ты частный бизнес, что ли, открыл?
— Никакого бизнеса, — покачал головой дядька. — Я обычный пенсионер. Как полтинник стукнул, так с прииска и ушел.
Сашка хмыкнул: этого они с матерью не знали.
— А на что живешь? — тихо поинтересовался Сашка и сразу же понял, что вопросик задал весьма бестактный. Да еще при гостях... бли-ин!
Дядька иронично поднял бровь.
— Посмотри на птиц небесных, — неожиданно широко улыбнулся он. — Не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?
Сашка моргнул и, кажется, начал кое-что понимать. Пациенты, которых нельзя оставить даже ради племянника, библейские цитаты, странное безалкогольное застолье и даже длинные седые волосы — от всего этого так и веяло бытом новомодного экстрасенса, исцеляющего одним словом Божьим. Впрочем, вокруг никто даже бровью не повел, словно так и положено.
Вилок на скатерти не было, и Сашка принялся отламывать кусочки нежнейшей рыбы руками и отправлять их в рот: в такой ситуации умнее было слушать да помалкивать. По крайней мере, пока он не устроился на работу и не определился с жильем.
— Кушай-кушай, — подбодрил его дядька и понимающе закивал. — Я ведь тоже страху натерпелся, пока ему сердце завел...
— Кому? — удивился Сашка.
— Летчику, — пожал плечами дядька. — Кому же еще? А то нашел время, когда помирать, — за пять минут до посадки... будто и потерпеть нельзя...
Сашка поперхнулся, его захлопали по спине, заговорили что-то утешительное, типа того, что летчику там будет хорошо... как вдруг по ногам потянуло холодом, и в коридоре загрохотали тяжелые, торопливые шаги. Он поднял взгляд и замер. В двери зала уже влетали крепкие парни в камуфляже и с короткими автоматами наперевес.
— Всем оставаться на местах!
Кто-то привстал и тут же получил прикладом в лоб.
— На место, я сказал!
Звучно захрустели по тарелкам тяжелые армейские ботинки, и в следующую секунду в лицо Сашке смотрел черный, слегка потертый ствол.
— Сидеть!
В груди у Сашки екнуло.
— А в чем, собственно, дело? — окинул незваных гостей строгим взглядом дядя Женя. — Чего надо, хлопцы?
— Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, — прогремело от входа. — Капитан Шитов. Вот постановление на обыск.
Дядька неодобрительно покачал головой.
— Так, — повернулся капитан. — Проведите понятых.
За его спиной появились вытянувшиеся, испуганные лица.
— Если у кого есть оружие, наркотики и другое недозволенное к обороту, сразу предупреждаю: лучше добровольно сдать... до начала обыска.
Публика молчала.
— Понятно, — угрожающе протянул капитан. — Приступайте.
Двое бойцов закинули автоматы за плечи и подняли самых крайних гостей. Развернули лицами к стенам и принялись охлопывать по карманам, бокам, вдоль бедер... Сашка растерянно глянул на дядьку, но тот ободряюще подмигнул, мол, ничего, это ненадолго.
Тех, кого обыскали, сразу же сажали на пол, чуть поодаль от остальных, и переходили к следующим.
— А это чье? — внесли в зал Сашкин рюкзак. Внутри у него противно отдалось холодком.
— Мое, — неуверенно отозвался он.
Автоматчик расстегнул ремни, ослабил и развязал узел и вытряхнул рюкзак прямо на заляпанную давленой рыбой и усыпанную осколками фарфора скатерть.
— Капитан! Кажется, есть...
— Понятых прошу подойти, — стремительно отреагировал офицер и присел над выпотрошенным содержимым рюкзака. — Та-ак, что тут у нас?
Сашка вытянул шею: «Что там?»
— Это ваше? — продемонстрировали ему небольшой, в два кулака, плотно набитый чем-то темно-зеленым пакет.
— Нет, — растерянно мотнул он головой. — В первый раз вижу.
— А как же иначе? — усмехнулся офицер и развернулся к дверям. — В отказную пошел. Куда его?
— Давай на кухню. Там стол есть.
— Пройдемте, — кивнули Сашке.
Дядька расстроенно хлопнул себя по коленям:
— Вот старый дурак! И как я сразу не догадался?..
Сашка судорожно схватил воздух ртом, приподнялся и на подгибающихся ногах побрел к выходу из зала. В ушах звенело.
«Господи! Что происходит?!»
— Неля, — услышал он за спиной тревожный дядькин голос. — Надо Федору Ивановичу звонить.
— Я позвоню...
Сашку приняли под локоток и провели в большую, отделанную светло-желтым кафелем кухню. Проверили паспорт, заглянули в листок убытия, усадили на табурет и начали при понятых запечатывать изъятое в большой коричневый конверт, наклеивать поверх швов бумажные квадратики с голубым оттиском печати и составлять протокол. А там, в зале, уже вовсю спорили оставшиеся милиционеры и категорически несогласный с происходящим хозяин дома.
— Я этого так не оставлю! Я до Хомякова дойду!
Ему сунули протокол на подпись, и Сашка, убедившись, что его заявление о том, что никакое «вещество растительного происхождения» он в город не ввозил, отобразили в документе, поставил размашистую подпись, встал, послушно завел руки назад и ощутил, как жестко и холодно защелкнулись на них узкие металлические браслеты.
— Пошел! — толкнули его в спину. Дядька уже стоял в коридоре.
— Не бойся, племяш, через час вытащим, — ободряюще кивнул он.
Сашка судорожно глотнул, протиснулся мимо торопливо набирающей телефонный номер Нели и зашагал вниз по гулким деревянным ступенькам.
«Недаром, блин, матери сон приснился! — внезапно подумал он. — Вот, бля, я попал! Ну, попал!»
Если бы он доверился материным предчувствиям, то не оказался бы на своей исторической родине в поисках пусть и желанной, но, пожалуй, не единственной возможной для него работы. Но он не доверился. И зря.
Это у них было семейное. Сашкина бабка с точностью до часа знала момент гибели своего мужа на фронте под Кенигсбергом. Отец хоть и стеснялся, но всегда неплохо гадал, и у Сашки осталось такое ощущение, что карты для него — просто маскировка, «ширма», призванная придавать его пророчествам, что называется, социально приемлемый вид. И мать в этом ряду смотрелась вполне уместно.
Она совершенно не беспокоилась по поводу страстной, почти демонической увлеченности сына одной зрелой дамой, приехавшей в их город по заданию крупной московской радиостанции, и, напротив, старательно отговаривала Сашку и каждого из его друзей от простенького пешего маршрута по Уралу, ссылаясь на дурной сон. По ее снам всё и выходило: расставание со столичной радиожурналисткой произошло так же естественно, как листопад в октябре, а переломавшего в том походе тазовые кости дружка они двадцать восемь часов попеременно, без передыха, практически бегом тащили на себе до ближайшего поселка.
