Дворн, широко расставив ноги, встал у двери в дальнем конце жилого отсека, держа молот наготове. Хотя он так же метко стрелял из штурмболтера, как любой другой Серый Рыцарь, он предпочитал сражаться лицом к лицу, обрушивая молот на демонские шкуры.
Дворн был самым сильным Адептус Астартес из тех, с кем когда-либо встречался Аларик.
Он как будто родился для того, чтобы насквозь пробивать переборки и сокрушать любых врагов, какие только могли ждать его по ту сторону.
Визикаль и Хаулварн встали рядом с дверью по сторонам от Дворна.
— Давай, брат! — крикнул Аларик.
Ударом ноги Дворн сорвал дверь с петель. Тьма отозвалась ревом, порывом гнилостного ветра, донесшегося с верхних палуб.
Открытая Дворном дверь вела в сырое, пульсирующее сердце корабля, зловонное месиво полужидкой плоти, подсвеченной красноватой биолюминесценцией. Демоны со светящейся, сверхъестественной плотью текли по стенам и потолку, как кипящий прилив, поднимающийся из самого ада.
— Ползи ближе, рвота варпа! — заревел Дворн. — Дай я искупаю тебя в пламени гнева Императора!
Узлы радужно переливающейся плоти, каждую секунду отращивающие дюжину новых конечностей и глаз. Однорогие твари-циклопы, покрытые наростами гнили и ржавчины.
Череполикие, хихикающие существа с кожей цвета крови. Тонкие, невероятно грациозные чудовища, в каждом прыжке которых сквозил ужасный соблазн.
Аларик твердо стоял на ногах, сжимая алебарду, будто копейщик, готовый встретить несущегося на него всадника.
Волна демонов нахлынула на Серых Рыцарей бурей плоти и скверны, порожденной самим варпом.
Ксанта стояла на коленях, как при молитве, но не молилась.
Ангар был чернее ночи, и она могла вообразить, будто находится здесь одна. В нем была заперта еще сотня душ, прикованных к полу или стенам, но они безмолвствовали. Они молчали уже много недель. В начале путешествия, когда их, будто стадо, перегнали из клеток в ангар корабля, они вопили, стенали, умоляли о пощаде. Теперь они уже поняли, что команда их не слушает. Члены экипажа ходили по кораблю, скрытые под масками и робами, и ни разу не заговорили с кем-либо из узников, как бы их ни умоляли поведать, куда они летят и что с ними будет. Даже дети перестали задавать вопросы.
Ксанта знала, почему их здесь собрали. Они были ведьмами. Некоторые из них были ворожеями, знахарями, целителями и мудрецами с примитивных миров, которых пленили и передали людям, пришедшим с неба, чтобы получить за это оружие или просто, чтобы звездный корабль улетел. Другие были убийцами и соглядатаями, чьи способности сделали их ценными наемниками для благородных семей и банд подулья, а вместе с тем — и мишенями для планетарных властей. Ксанта была одной из них, шпионкой, и хотя она тщательно старалась не заводить себе смертельных врагов среди аристократов-головорезов ее родного мира, ничто не спасло ее, когда пришли арбитры с щитами и дробовиками, чтобы очистить весь улей от псайкеров.
Псайкеры. Ведьмы. Еретики. Одним своим существованием они совершали гнуснейший из грехов. Никто не знал, куда их везут, но все понимали, что там, в конце путешествия, их ждет кара.
Ксанта позволила своему разуму погрузиться глубже. Чувства выскользнули за пределы тела. Она видела яркое сияние умов других запертых в трюме псайкеров. Некоторые из них слабо мигали — это были самые опасные, которых все время накачивали седативами.
Другие все еще мерцали надеждой. Большинство светились тускло, приняв свою судьбу.
Она также чувствовала обереги, встроенные в корабль. Сложные геометрические узоры, пентаграммы и переходящие друг в друга спирали, вытравленные психоактивными составами и начертанные священной кровью. Они покрывали каждую поверхность трюма и образовывали щит, непробиваемый для психической силы. Мощь самой Ксанты, куда большая, чем предполагал экипаж корабля, превратилась в неясное мерцание на задворках ее разума.
С одной стены стекала струйка воды. Ксанта заметила ее четыре месяца назад, когда на пленников впервые надели оковы. Какой-то изъян в стене позволил сконденсироваться влаге от их дыхания. Вода копилась и текла вниз. На протяжении месяцев она проела в металле крошечную полосу ржавчины, не более чем красноватое пятно для невооруженного глаза. Ксанта его не видела — не воспринимала обычными чувствами — уже много недель, с тех пор, как ангар последний раз освещался.
Священный елей, которым были начертаны обереги, размылся. Узор был нарушен.
Единственная струйка проточила маленький канал — такой маленький, что его мог использовать только один из наиболее мощных разумов.
Разум Ксанты действительно был очень силен.
Она позволила сознанию выскользнуть из тела. Риск был невероятный, в любой другой ситуации она бы никогда на это не отважилась. Если она не сможет вернуться в тело, то умрет — дух угаснет, тело просто прекратит дышать. Если же обереги будут усилены, пока Ксанта не успела вернуться, ее полностью оторвет от тела, и она окажется беззащитна перед хищниками, что рыщут у краев реальности в поисках затерянных душ.
Но обстоятельства вынуждали ее. Риск того стоил.
Разум Ксанты устремился к крошечной прорехе в защите. Она задевала узоры, и те прочерчивали на ее душе царапины психической боли. Она прошла сквозь огонь и оказалась снаружи.
Черный Корабль простирался вокруг. Всюду возвышались непроницаемые барьеры, и Ксанта поняла, что здесь было много ангаров, и каждый, вероятно, был полон псайкеров.
Возможно, их тут были тысячи, и все — одинокие и напуганные.
Коридоры и пол палубы имели привкус страдания и презрения. Экипаж выглядел, как белые пятна, их умы были так хорошо защищены от психических помех, что для восприятия Ксанты они казались черными дырами.
Черный Корабль был гораздо больше, чем ожидала Ксанта. Он тянулся вдаль во всех направлениях, огромный, как город. Ксанта вслепую двинулась через его структуру, скользя сквозь стены и между палубами, стараясь двигаться в стороне от охранных заклятий, не пропускавших ее.
Камеры тянулись длинными рядами. Плененные в них разумы были сломлены и тлели тускло, как угли. Их вместилища были пропитаны болью, отчего она чувствовала, что купалась в крови, и медный вкус и запах переполняли ее.
Ксанта устремилась прочь от камер, но наткнулась на еще более мучительное ощущение. Это был анатомический амфитеатр со стенами, увешанными схематичными изображениями вскрытых мозгов и позвоночников, и на него наслоилась такая сильная боль и ненависть, что женщина отпрянула от него и упорхнула, как насекомое.
